Говардс-Энд - Эдвард Форстер

— Но скажите мне, мисс Шлегель, вы действительно верите в сверхъестественное и тому подобное?

— Очень трудный вопрос.

— Почему? Вам сыр «Грюйер» или «Стилтон»?

— «Грюйер», пожалуйста.

— Лучше возьмите «Стилтон».

— «Стилтон». Потому что, хотя я не верю в ауры и считаю, что богословие — это лишь остановка на полдороге…

— …все-таки, возможно, в этом что-то есть, — нахмурившись, закончил он за нее.

— Даже не совсем так. Вполне может статься, что это неправильный путь. Мне трудно объяснить. Я не верю во все эти модные фантазии, и все же не могу себя заставить сказать, что я в них не верю.

Похоже, мистеру Уилкоксу этого было недостаточно.

— Значит, вы не дали бы мне слово, — продолжал он, — что вы не являетесь адептом астральных тел и всего такого прочего?

— Дала бы, — сказала Маргарет, удивившись, что эта тема оказалась для него такой важной. — В самом деле, я даю вам слово. Когда я говорила, что чищу свою ауру, я просто пыталась пошутить. Но почему вы хотите определенности в этом вопросе?

— Не знаю.

— Нет уж, мистер Уилкокс, знаете.

«Да, я», «нет, не ты», — послышалось от сидевших напротив влюбленных. Маргарет секунду помолчала, а потом сменила тему.

— Как ваш дом?

— С тех пор как неделю назад вы почтили его своим присутствием, там ничего не изменилось.

— Я говорю не о Дьюси-стрит, а, конечно же, о Говардс-Энде.

— Почему «конечно же»?

— Вы не могли бы отказать вашему жильцу и сдать его нам? Мы почти совсем потеряли голову.

— Дайте подумать. Мне хотелось бы помочь. Но я считал, что вы желаете остаться в городе. Вот вам совет: выберите район, потом решите, какая цена вас устроит, и не отступайте от принятого решения. Так я получил и Дьюси-стрит, и Онитон. Сказал себе: «Я хочу жить именно здесь», — так и случилось. Онитон — редкое место.

— Но я-то отступаю от принятых решений. Мужчины, мне кажется, гипнотизируют дома. Запугивают их одним своим взглядом, и те, дрожа, сами идут к ним в руки. Женщины так не могут. Меня вот, наоборот, дома завораживают. У меня нет власти над вещами, наполненными жизненной энергией. Ведь дома — живые. Или вы не согласны?

— Вы меня ставите в тупик, — ответил он и добавил: — Кажется, именно так вы разговаривали со своим конторским служащим?

— Да? То есть да, разговаривала. Более или менее. Я со всеми так разговариваю — или пытаюсь.

— Я знаю. И сколько, вы думаете, он из всего этого понял?

— Это его дело. Я не считаю, что в разговоре нужно подстраиваться под собеседника. Без сомнения, можно найти какое-то средство обращения, которое покажется вполне приемлемым, но оно так же похоже на что-то настоящее, как деньги похожи на еду. В нем не будет ничего питательного. Вы передаете его низшим классам, а они возвращают его вам, и все это называется социальными контактами или общими усилиями, когда на самом деле это взаимное самодовольство, если хотите. Наши друзья в Челси этого не видят. Они говорят, что следует прилагать все усилия, чтобы быть понятным, и жертвовать…

— Низшим классам, — перебил мистер Уилкокс, вклинившись в рассуждения Маргарет. — Ну-ну, стало быть, вы все-таки признаете, что существуют богатые и бедные. Это уже кое-что.

Маргарет нечего было ответить. То ли он был невероятно глуп, то ли понимал ее лучше, чем она сама.

— Вы признаете, что, если богатство разделить на всех поровну, через несколько лет вновь появятся те же самые богатые и бедные. Работяга вылезет наверх, а бездельник скатится на дно.

— С этим все согласны.

— Ваши социалисты — нет.

— Мои-то согласны. Ваши, может, и нет. Но я сильно подозреваю, что ваши вовсе не социалисты, а кегли, которые вы смастерили для собственного удовольствия. Мне трудно вообразить живое существо, которое так легко сбить с ног.

Он возмутился бы, если бы это сказал мужчина. Но женщинам позволено говорить все — таково было одно из его непреложных убеждений — и он лишь парировал с веселой улыбкой:

— Мне решительно все равно. Вы сделали два убийственных предположения, и я от всего сердца готов с вами согласиться.

Когда ленч закончился, Маргарет, извинившись, что не сможет поехать на ипподром, отправилась домой. Иви почти с ней не разговаривала, и Маргарет заподозрила, что встречу за ленчем устроил ее отец. Они оба начали двигаться к более близким отношениям, отдаляясь от собственных семей. Началось это давно. Она была подругой его жены, и поэтому он подарил ей на память тот серебряный флакон для нюхательной соли. С его стороны было очень мило сделать такой подарок. И он, в отличие от многих мужчин, всегда предпочитал ее общество обществу Хелен. Но в последнее время их сближение было поразительно скорым. За неделю они прошли больше, чем за два года, и начали по-настоящему понимать друг друга.

Она не забыла его обещания испробовать кухню Юстаса Майлса и пригласила его, как только смогла договориться с Тибби, чтобы тот составил им компанию. Мистер Уилкокс пришел и смиренно отведал здоровой и полезной пищи.

На следующее утро Шлегели уехали в Суонидж. Новый дом они так и не нашли.

Когда они сидели за завтраком у тетушки Джули в доме «На заливе», сдерживая проявления ее чрезмерного гостеприимства и наслаждаясь морским видом, Маргарет получила письмо, приведшее ее в смятение. В нем мистер Уилкокс объявлял о «важных переменах» в его планах. Ввиду замужества Иви он решил отказаться от дома на Дьюси-стрит и был готов сдать его в аренду на год. Письмо было написано в деловом ключе: мистер Уилкокс четко разъяснял, что для них сделает, а чего не сделает. И какова арендная плата. Если они согласны, Маргарет следовало приехать немедленно — это слово было подчеркнуто, что необходимо делать, когда обращаешься к женщинам, — и с ним вместе осмотреть дом. Если же они отказываются, то он будет крайне признателен за телеграмму и в этом случае передаст дело агенту.

Письмо взволновало Маргарет, ибо она не могла понять, что на самом деле оно означает. Если она ему нравится, если он уже однажды нашел способ пригласить ее к Симпсону, то, быть может, это такой же способ вытащить ее в Лондон и там сделать ей предложение? Она сформулировала этот вопрос для себя как можно более откровенно, надеясь, что ее сознание отзовется каким-нибудь возгласом вроде: «Какая ерунда! Ну и глупая же ты!» Но сознание лишь чуть-чуть встрепенулось и затихло. Некоторое время Маргарет сидела, глядя на мелкие волны и размышляя, не покажется ли эта новость странной для остальных членов семьи.

Как только она начала говорить, звук собственного голоса придал ей уверенности. Скорее всего за письмом ничего не стоит. Реакция родных тоже была предсказуемой, и в шуме начавшегося разговора исчезли все ее страхи.