Говардс-Энд - Эдвард Форстер

Маргарет чуть было не сказала: «Я знаю…»

— Мог бы я вас убедить разделить со мной… возможно ли, чтобы вы…

— О, мистер Уилкокс! — прервала она его, держась за пианино и отведя глаза. — Я понимаю, понимаю. Я напишу вам потом, если можно.

Он начал запинаться:

— Мисс Шлегель… Маргарет… вы не понимаете.

— Понимаю! Правда, понимаю! — ответила Маргарет.

— Я прошу вас быть моей женой.

Ее симпатия к нему была столь глубокой, что, когда он сказал: «Я прошу вас быть моей женой», — она заставила себя слегка вздрогнуть. Нужно же было изобразить удивление, раз он этого ждал. На нее нахлынула огромная радость, которую невозможно описать. Эта радость не имела ничего общего с человечеством и больше всего напоминала всепроникающее счастье, какое бывает при хорошей погоде. Хорошую погоду делает солнце, но в ту минуту Маргарет не могла найти никакого источника света. Она стояла, счастливая, посреди гостиной мистера Уилкокса и хотела сама дарить это счастье. Уходя, она поняла, что этим источником света была любовь.

— Вы не обиделись на меня, мисс Шлегель?

— Как я могу обижаться?

Последовала секундная пауза. Ему захотелось, чтобы она поскорее ушла, и она это понимала. Она обладала слишком развитой интуицией, чтобы стоять и наблюдать, как он изо всех сил пытается приобрести то, чего не купишь за деньги. Он желал получить дружбу и любовь, но боялся их, а она, которая научила себя только желать и вполне могла бы прикрыть свою борьбу за счастье изящными манерами, глядя на него, отпрянула и заколебалась.

— До свидания, — сказала она. — Я вам напишу… Завтра возвращаюсь в Суонидж.

— Спасибо.

— До свидания. И… это я вас благодарю.

— Могу ли я заказать вам автомобиль?

— Будет очень любезно с вашей стороны.

— Жаль, что я вам не написал. Мне следовало написать?

— Вовсе нет.

— Только один вопрос…

Маргарет покачала головой. Он посмотрел на нее слегка озадаченно, и они расстались.

Они расстались без рукопожатия: ради мистера Уилкокса Маргарет оставила их разговор в приглушенно-серых тонах. Однако по дороге домой она трепетала от счастья. В прошлом к ней испытывали любовь другие мужчины, если можно употребить такое весомое слово для описания их минутных желаний, но эти другие были «никчемными» — молодыми людьми, которым больше нечем было заняться, или стариками, которые не могли найти никого лучше. И она тоже часто кого-то «любила», но лишь в том смысле, в котором того требовало ее женское естество: это была острая тоска по мужскому началу, желание с улыбкой отказаться от себя ради того стоящего, что в них было. Но никогда прежде это не касалось ее личности. Она была немолода и не очень богата, и ее поразило, что человек, имеющий вес в обществе, воспринял ее серьезно. Сидя у себя в пустом доме и пытаясь заниматься расчетами среди красивых картин и возвышенных книг, она ощущала, как в ней бьются волны эмоций, словно прилив страсти хлынул к ней сквозь ночной воздух. Тряхнув головой, она попыталась сосредоточиться и не смогла. Напрасно она повторяла: «Но со мной ведь такое уже было». Такого с ней никогда не было. Пришла в движение огромная машина, совсем не похожая на более мелкие механизмы, и мысль о том, что мистер Уилкокс ее любит, захватила Маргарет целиком, прежде чем она смогла полюбить его в ответ.

Она еще не приняла окончательного решения. «О, сэр, это так неожиданно». Известная жеманная фраза в точности выражала ощущения Маргарет, когда пришел ее черед. Предчувствия — это не подготовка. Она должна лучше разобраться в себе и в нем; она должна все подробно обсудить с Хелен. Странная это была любовная сцена — главный источник света так и не был обозначен с начала и до конца. На месте мистера Уилкокса она сказала бы: «Ich liebe dich»,[32]— но, возможно, не в его привычках было открывать даме свое сердце. Он, наверное, мог бы пойти на это, если бы она настояла, — пожалуй, из чувства долга. В Англии у мужчин принято хотя бы однажды открыть свое сердце, но это насилие над собой было бы ему неприятно, и никогда — если ей удастся избежать такой ситуации — он не должен утратить те бастионы, которыми предпочитает отгораживаться от мира. Не надо его раздражать разговорами о чувствах или проявлением симпатии. Он уже пожилой человек, и пытаться его изменить — бессмысленная дерзость.

Миссис Уилкокс то появлялась, то исчезала, но ее призрак, наблюдавший за этой сценой, неизменно был желанным, подумала Маргарет, и от него не исходило ни капли горечи.

Если кто-то желает показать Англию иностранцу, пожалуй, наиболее разумным будет отвезти его туда, где кончаются Пурбекские холмы, и подняться на одну из вершин в нескольких милях к востоку от замка Корф. Тогда под его ногами один за другим развернутся все ландшафты нашего острова. Прямо под ним окажется долина реки Фром и все невозделанные земли, спускающаяся вниз от Дорчестера, черные и золотые, чей утесник, как в зеркале, отражается на просторах Пула. Дальше пролегает долина Стаур, удивительной реки, мутной в Блэндфорде и прозрачной в Уимборне, — Стаур вытекает из тучных полей, чтобы слиться с Эйвоном под башней Крайстчерча. Долину Эйвона не видно, но дальше на север, если приглядеться, можно различить охраняющее ее древнее городище Клирбери-Ринг, а потом воображение, возможно, перенесет вас дальше, на равнину Солсбери, и еще дальше, к великолепным холмам центральной Англии. Вы увидите и лондонские предместья. Непрезентабельное побережье Борнмута уходит, съеживаясь, вправо, предвещая появление сосен, которые, хоть и образуют красивый вид, означают близость красных домов и Лондонской фондовой биржи и доходят до самых городских ворот. Столь длинен шлейф лондонского Сити! Но он никогда не дотянется до скал Фрешуотера,[33]и этот малый остров будет блюсти чистоту большого до скончания времен. Если глядеть с запада, остров Уайт прекрасен вне всяких законов прекрасного. Словно кусочек Англии выплыл вперед встретить иностранца — мел от нашего мела, дерн от нашего дерна, это то, что вам еще предстоит, только созданное в миниатюре. За этим кусочком лежат Саутгемптон, радушный хозяин для всех народов, и Портсмут, скрытое пламя, а вокруг, дважды и трижды сбиваясь течениями, бурлит море. Сколько поселений можно увидеть! Сколько замков! Сколько церквей, разрушенных и процветающих! Сколько кораблей, железных и автомобильных дорог! Какое невероятное разнообразие людей, работающих под этим прозрачным небом и ради какой конечной цели! Разум отступает, как волна на побережье Суониджа; воображение растет, расправляет крылья, уходит в глубину, пока не становится фактом географии, охватывая всю Англию.

И вот Фриду Мозебах, ныне жену архитектора Лисеке и мать его отпрыска, привели на эти холмы, чтобы поразить открывающимся видом, и она, окинув долгим взглядом пейзаж, отметила, что холмы здесь более высокие и крутые, чем в Померании. Это было истинной правдой, однако миссис Мант сочла ее наблюдение не вполне соответствующим моменту. Гавань Пула стояла сухой, что навело Фриду на мысль похвалить отсутствие грязи на береговой полосе курорта Фридриха Вильгельма, что на острове Рюген, где над неприливной Балтикой склоняются буки и даже коровы могут созерцать морские воды. Миссис Мант в свою очередь высказала мнение, что в отсутствии приливов нет ничего хорошего, ибо вода становится гораздо чище, если пребывает в движении.