Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова

В источниках, основными из которых, как и в случае с мужским гомосексуализмом, являются исследования и наблюдения врачей-психиатров, подобное «заболевание» называлось либо «лесбосской любовью» в честь греческого острова Лесбос, на котором жила поклонница однополой любви поэтесса Сапфо, либо «трибадией», происходящего от греческого слова «tribo», что означает «тереть».

Как и в случае с мужским гомосексуализмом, женский активно развивался в предреволюционный период. Достаточно назвать известных деятельниц культуры, отдававших ему должное: Софию Парнок, Марину Цветаеву, Зинаиду Гиппиус. В 1906 г. опубликована первая в отечественной литературе «лесбийская» повесть «Тридцать три урода», авторство которой принадлежало внучке сенатора В.Н. Зиновьева и сестре петербургского губернатора (с 1903 по 1911 г.) А.Д. Зиновьева, а также жене поэта и философа Вяч. И. Иванова, испытывавшей симпатии к социалистическим идеям, Л.Д. Зиновьевой-Аннибал (1866–1907). Скандал в связи с выходом книги оказался настолько велик, что весь тираж арестовали.

Все же женская лесбийская культура была не настолько сильной, как мужская гомосексуальная. В 1920-е гг. наблюдался определенный рост интереса к ней, в первую очередь со стороны врачей, которые видели в лесбиянках психически больных. При этом, как и в дореволюционный период, они редко подвергались преследованиям, следствием чего стала малочисленность источников по теме.

Лесбийская любовь была распространена в тюрьмах и борделях. Услугами проституток пользовались не только мужчины, но и женщины, переодетые в мужские костюмы. Если юношей, продававших свои тела мужчинам, называли тетками, то девушек, имевших дело с женщинами, — кошками. Старшие проститутки зачастую помогали младшим, за что превращали в своих сексуальных подруг. Раздельное обучение способствовало развитию лесбийской любви в женских средних и высших учебных заведениях.

Революция и Гражданская война вывела на первый план другой тип лесбиянок — мужеподобных воительниц. Именно в этот период часть женщин пошла по пути принятия мужской гендерной идентичности. По замечанию ряда врачей-психиатров, некоторые барышни могли быть вовсе не склонны к лесбиянству, но, захваченные революционной героикой, подобно Надежде Дуровой, меняли имя на мужское, носили мужскую одежду и прическу. Они были далеки от лесбийской субкультуры столицы. Постепенно подобное поведение перерастало во влечение к женщинам. В определенной степени это являлось отражением резкого отхода от патриархального уклада, когда женщина получила возможность избавиться от жесткого контроля ее полового поведения.

Несмотря на распространенность образа коммунистки в кожанке и с папиросой в зубах как символа участия женщины в революционной борьбе, он не слишком согласовывался со взглядом большевиков на женскую эмансипацию. Власть по-прежнему требовала от «слабого пола» исполнения традиционных гендерных ролей жены и матери. Показательны слова народного комиссара здравоохранения Н.А. Семашко о «маскулинизированных» женщинах. По его мнению, они «пренебрегали собственной женской конституцией, предназначенной для функции деторождения»[299]. Он был против «вульгарного» уравнения полов, которое приводило к тому, что многие женщины стали одеваться, как мужчины, пить, курить и обрезали волосы.

Существует предположение, что свою роль в росте однополых отношений среди женщин сыграло запрещение проституции. В 1920-е гг. девушкам приходилось работать в более опасных условиях, когда взаимопомощь являлась необходимостью. Зачастую девушки-проститутки старались найти помощь более опытных коллег по ремеслу. Это порождало эмоциональную привязанность, перераставшую в сексуальные отношения.

* * *

В августе-октябре 1933 г. Полномочное представительство ОГПУ в Ленинградском военном округе предприняло оперативную ликвидацию притонов гомосексуалистов путем арестов их актива и задержаний многочисленных клиентов, проживавших в Ленинграде и его окрестностях[300]. Так началась кампания по криминализации и преследованию сторонников однополой любви, завершившаяся постановлением Президиума ЦИК Союза ССР от 17 декабря 1933 г. «Об уголовной ответственности за мужеложство». Гомосексуальная досуговая культура вынуждена была на долгие годы «уйти в подполье».

Петроградский военно-революционный комитет уже 24 ноября 1917 г. постановил закрыть все клубы и притоны, где играют «в карты, лото и пр.», в октябре 1918 г. запрещена игра на бильярде. Запрет ударил и по общественным собраниям. Их попытки отстоять себя и даже заступничество М.И. Калинина, полагавшего, что лучше собирать с них налоги в пользу города, ни к чему не привели. При этом карточные игры не были запрещены как таковые, продолжала работать карточная фабрика, хотя из-за экономического кризиса выпуск продукции резко уменьшился, а потом она закрылась. Цены на карты выросли: если в декабре 1917 г. колода стоила 25–30 руб., то уже летом 1918 г. — от 30 до 57 руб.[301]. Тем не менее, это не снизило покупательский ажиотаж — каждый день перед открытием специализированного магазина на Казанской улице собирались сотни людей.

Любой дефицит порождает возможность для махинаций. Так случилось и с картами. Заведующий вышеназванным магазином Егоров, получив распоряжение повысить цены на карты в девять раз, сделал это не только для новых партий, но и для карт из старых запасов. Прибыль впоследствии арестованного Егорова составила 900 тыс. руб.[302].

Согласно выводам исследователя А.Н. Чистикова, в годы Гражданской войны запрет на то, чтобы иметь карты в личном пользовани, в Петрограде все-таки существовал. Это следует из постановления Совета труда и обороны от 9 ноября 1921 г., где сказано: «Постановления административных органов, воспрещавшие держание и продажу игральных карт, отменить» [303].

Разумеется, эти запреты не соблюдались. Это относилось даже к охране Смольного. 31 декабря 1920 г. дежурный помощник сообщал его коменданту: «Во время обхода казарм в 1 ч. 20 м. ночи обнаружена была группа сидящих красноармейцев и играющих в карты на деньги. Тут же, в присутствии дежурного по караулу и его помощника, отобраны колода карт и деньги в сумме 1750 руб.»[304]. За вторую половину 1919 г. выявили 304 случая игры в карты на деньги, причем в это число входил 31 милиционер.