Спасти Феникса - Маргарет Оуэн

Фу понимала, что он имеет в виду не только взятки. Однако то, что это говорит он, сбивало ее с толку.

– Не все Соколы плохие, – возразил Жасимир. – Ради мертвых богов, Тав, ты же сам Сокол!

Тавин покачал головой.

– Чтобы нас убить, всех Соколов не потребуется. Хватит и одного. Как только мы доберемся до Маровара, я пошлю почтового ястреба к генералмейстеру, но здесь я не доверяю… – Он оборвал себя, затаил дыхание и закрыл глаза. – Я не доверяю нашу защиту другим Соколам.

Над костром повисла напряженная тишина.

Фу крутила в пальцах зуб Подлеца, пока не стало больно. Никогда больше не сжигать трупы, никогда не иметь дела с Олеандрами. Мы забудем, что он был Вороной.

– Отлично, – в конце концов сказал принц. – Зная Русану, думаю, она захочет завладеть троном в день летнего солнцестояния через две луны, как поступил бы истинный Феникс. У нее остается полторы луны на то, чтобы… убрать отца. – Фу склонила голову набок. – Неделя – на похороны отца, еще неделя – на полную церемонию коронации. На меньшее она не согласится. Так что, если мы не доберемся до Маровара к концу Павлиньей луны…

– …С королем Суримиром случится беда на охоте, – закончил Тавин.

Павлинью Луну сменяла Луна Воронья. Затем в день солнцестояния Луна Феникса начинала новый год. Воронья Луна означала, что придорожные торговцы будут продавать амулеты, отпугивающие грех, – месяц на то, чтобы избавиться от глупостей и неприятностей, от скудного причастного и вспыльчивого характера.

Воронья Луна была горазда на трагедии, типа король, падающий с высокого лестничного пролета. Фу нахмурилась.

– Русана что, наследует трон сразу после него? Несмотря на то что у короля был брат?

– Несчастный случай на охоте, – усмехнулся принц Жасимир.

– Но разве у твоего дяди не было дочери?

– Несчастный случай на охоте.

Фу долго, не отрываясь, смотрела на принца.

– Как, ты говоришь, королева попытается от тебя отделаться?

Тавин кашлянул в кулак. Прозвучало странным образом похоже на «случай на охоте».

– Может, стоит на некоторое время отложить охоту, – сказала Фу.

Тавин открыто рассмеялся. Жасимир, как ни странно, прикрыл улыбку ладонью. Фу не могла припомнить, когда видела его улыбающимся последний раз.

Она тоже не сдержала ответной ухмылки. Вероятно, все не так уж плохо, во всяком случае, на какое-то время. Они не были ее родичами, но острые края их напыщенности пообтесались до приемлемых пределов.

Жасимир отставил пустую миску.

– Я подежурю.

– Нет, – возразил Тавин с проворством захлопывающихся ворот. – Предоставь это нам с Фу.

Принц насупился.

– Ты же знаешь, мать не хотела, чтобы я был мертвым грузом.

– Она хотела, чтобы я делал свое дело, – упрямо напомнил Тавин. – Благодаря этому ты все еще жив.

– В замке у тебя это прекрасно получалось.

– Мы не в замке.

Взгляд принца задержался на Фу. Он насупился сильнее.

– Делай, как знаешь.

Он раскатал свою спальную подстилку и улегся, не произнеся больше ни слова.

Фу разделяла опасения Тавина. Если принц один останется в карауле, Стервятникам не составит труда его похитить. Была она уверена и в том, что эта ссора окажется не последней.

Она крутила холодный зуб Подлеца в пальцах туда-сюда. Довольно скоро Тавин прервал молчание.

– Есть хоть малейший шанс, что до Маровара ты сможешь поддерживать чары?

Фу скривила губы и потянулась к зубному мешочку Па. Среди Павлинов было немало колдунов, однако они с еще большим рвением старались платить как можно дешевле.

– Пожалуй, Па… хмм… недооценил наш запас, – призналась она. – Ты хочешь снова походить на принца?

– Мы не знаем, с чем имеем дело. И я его двойник не просто так.

– «Да» я так и не услышала, – заметила Фу.

Тавин не стал уточнять. Она выловила из мешочка зуб павлиньего чародея и села перед Соколом на колени.

Вызванная ею к жизни искорка хихикнула. Павлинья фрейлина, которая запускала причудливые иллюзии в королевской детской, чтобы добиться расположения королевы. Чем взрослее она становилась, тем больше жестокость и тщеславие разрушали ее, оставляя череду побитых слуг, обманутых торговцев и пухнущих сундуков. Когда за ней пришла чума, она погрузилась в собственные бредовые грезы, по-детски радуясь им до тех пор, пока лезвие Па не коснулось ее горла.

– Что ты видишь? – спросил Тавин.

Фу открыла глаза.

– Сокола, наглого и вздорного, – ответила она, передавая ему зуб. – Держи при себе, пока чары не спадут.

– Я хочу сказать, когда ты… не знаю… пробуждаешь зуб? Ты ведь так это делаешь?

– Я вижу их жизни. – Фу прищурилась, рассматривая лицо спящего принца, подмечая черты, которые следовало придать Тавину. – Пути, которые они выбирали. – Нос попрямее, глаза покруглее. – Как они умерли. – Уши, расположенные чуть пониже. – Что они сделали Воронам. Я видела, как жили все остальные касты. Не шевелись.

Хотя Тавин сунул зуб в рукав, он зудел в мозгу Фу, звонкий, как колокольчик. Она проследила на лице Тавина путь наследного права, водя пальцами так, что чуть не задевала кожу. Засечка на брови исчезла. Изгиб носа выпрямился. Локоны на затылке разгладились.

Она старалась не замечать жар, усиливавшийся под ее пальцами, не думать, исходит он от него или от нее.

Старалась она не думать и о том, что ей придется в точности повторить все это снова, когда зуб догорит через две ночи.

Тавин наблюдал за ее ладонью тихо, пока она не потянулась к рубцам на костяшках пальцев. Отдернул руку.

– Брось. Пожалуйста. Я… буду их прикрывать.

Вздрогнув, она лишь кивнула.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Фу изучила лицо Жасимира, потом повернулась обратно к Тавину. Чего-то не хватало. Она наморщила лоб, ища изъян.

– А, погоди-ка…

Тавин выдохнул.

– Я ведь так тебя ни разу и не поблагодарил. За все.

– Ворон не благодарят. Им платят. Иногда.

– Я серьезно. – Он перестал следить за тем, как она плетет чары, и теперь смотрел ей в глаза. – Ты ведь могла согласиться на предложение Виимо. Могла бы вернуть свою семью. Но ты нас не предала. Спасибо тебе.

Фу затихла.

Она покопалась в голове, ища остатки злобы, что-нибудь, чтобы провести еще одну черту между собой и Соколом. Однако на память приходили только Па, Негодница, Обожатель, Сумасброд и все те Вороны, которых она потеряла, а еще ненавистный клочок надежды на то, что она когда-нибудь найдет их снова.