Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен

В этот трудный час я хочу заверить вас еще раз, что я сделал все, что было в моей власти, чтобы предотвратить войну. Теперь, когда она мне навязана, я верю, что ваша страна не откажет в поддержке Франции и России. Храни и благослови вас Господь».

Было уже больше часа ночи, когда я вернулся в посольство и обнаружил у дверей возбужденную толпу, желающую знать, может ли Россия рассчитывать на поддержку Англии.

В предыдущей главе дается точный и откровенный отчет о событиях, происходивших в России в течение девяти критических дней накануне войны, основанный на моих собственных впечатлениях. Россия не сделала ничего, что может служить подтверждением того, что барон фон Шён называет ее «волей к войне». В своем стремлении сохранить мир Сазонов не отклонил ни одного из сделанных ему предложений. Он последовательно соглашался на проведение конференции четырех, посредничество Великобритании и Италии и на прямые переговоры между Россией и Австрией. Германия и Австрия, напротив, либо целиком и полностью отвергали эти предложения, либо не давали им осуществиться, отвечая уклончиво. Единственное, чего Сазонов допустить не мог, – это позволить Австрии раздавить Сербию. Германия и Австрия прекрасно это понимали, поскольку во время Балканского кризиса им было ясно дано понять, что нападение Австрии на Сербию вынудит Россию вмешаться. Россия объявила всеобщую мобилизацию, это правда, но только после того, как она узнала о секретных военных приготовлениях Германии, а также об угрожающей позиции Австрии. Германия была прекрасно осведомлена о том, что военная программа, которая начала реализовываться в России после того, как в 1913 году Германия приняла новый закон об армии, не будет завершена до 1918 года, а также о том, что русская армия не имеет современных вооружений. Это был хороший психологический момент для нанесения удара, и Германия им воспользовалась. В тот день, когда она отправила свой окончательный ультиматум в Санкт-Петербург, высокопоставленный представитель германского министерства иностранных дел сказал представителю нейтральной тогда державы, что единственное, чего боялось тогда его правительство, это что Россия в последнюю минуту уступит и примет условия Германии. Я знаю об этом со слов представителя упомянутой нейтральной державы в Санкт-Петербурге.

Что касается позиции Великобритании, я уже объяснял причины, которые обуславливали мои ответы на вопросы Сазонова. Мы никогда не давали России обещаний вооруженной поддержки или каких-либо еще заверений, которые поддерживали бы в ней решимость доводить дело до крайности. До самого последнего момента британское правительство оставляло за собой полную свободу действий, хотя оно действительно предупреждало правительство Германии, что, несмотря на дружественный тон наших формулировок, мы не останемся в стороне, если будут затронуты британские интересы.

Мне бы не хотелось делать личные заявления, но я вынужден это сделать, чтобы опровергнуть приписываемое мне. В своем номере от 8 апреля 1922 года журнал «График» опубликовал два отрывка, где (после предложения подходящего названия для будущей книги – «Кто-то проговорился») приводятся следующие утверждения: «Маловерным людям придется плохо. Типичный пример тому можно найти в новой книге господина Палеолога о России в 1914 году. Там говорится, что сэр Джордж Бьюкенен сказал господину Сазонову: „Боюсь, что наше общественное мнение далеко от понимания того, что наши национальные интересы диктуют нам [оставаться нейтральными в Великой войне]“». Слова в скобках принадлежат журналу «График».

Я бы не обратил на этот глупый отрывок никакого внимания, если бы один из моих друзей вскоре после этого не сказал мне, что люди интересуются, когда я отвечу на обвинения, выдвинутые против меня господином Палеологом. Я ответил, что Палеолог – мой старый друг, который был моим коллегой в Софии и Петрограде, и я уверен, что он не мог сказать обо мне ничего плохого. Тем не менее я решил прочитать его книгу. Сделав это, я обнаружил, что он приписывает мне слова, якобы сказанные мной 24 июля 1914 года: «Mais je crains que notre opinion publique ne soit encore très èloignèe de comprendre ce que l’intèrêt national nous commande avec tant d’êvidence».[72] Допускаю, что я действительно говорил такие слова, но я бы хотел спросить, поддержало бы общественное мнение в Англии действия своего правительства, если бы оно на следующий день после объявления австрийского ультиматума втянуло страну в войну ради того, что в тот момент рассматривалось как ссора между Австрией и Сербией. Но, даже оставляя этот вопрос в стороне, «График» не только неправильно перевел мое высказывание, но, добавив слова «оставаться нейтральными в Великой войне», придал ему, ради развлечения своих читателей, смысл, которого оно иметь не могло. Это совершенно очевидно из контекста. Сазонов, согласно Палеологу, сказал: «Нейтралитет Англии равносилен ее самоубийству». «Я тоже так думаю», – ответил я, а конец моего ответа звучал следующим образом: «Но боюсь, что наше общественное мнение далеко от понимания того, что именно диктуют нам наши национальные интересы».

Зачем, хотелось бы мне знать, «График» прибег к сознательному извращению моих слов? Мои взгляды касательно нашего участия в войне были ясно выражены в моей официальной переписке с министерством иностранных дел. Передавая мне в ночь с 1 на 2 августа свой ответ на телеграмму короля, император просил меня поддержать его призыв к Британии прийти на помощь России, и я без колебаний сделал это. Я осмелился заявить британскому правительству, что, если мы останемся в стороне, то потеряем всех друзей в Европе и что мы не можем без ущерба для собственной безопасности позволить Германии разгромить Францию. Рано или поздно мы будем вынуждены ввязаться в войну, и чем дольше мы откладываем это решение, тем большую цену мы за это заплатим.

Поскольку эта телеграмма пришла в министерство иностранных дел в искаженном виде, оборвавшись на середине предложения, она не может быть опубликована в Белой книге, в которой, за одним этим исключением, приводится вся переписка между мной и министерством за все эти переломные дни.

На следующий день после объявления Германией войны в Зимнем дворце прошел торжественный молебен, и французский посол как представитель союзника России был единственным иностранцем, которого пригласили при этом присутствовать. По его завершении один из совершавших его священников прочел императорский манифест о начале войны, в котором император обращался к своему народу со следующими словами: «Нам предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и ее положение среди великих держав… В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом!»[73]