Предел риска - Натализа Кофф

Степан, приняв пакет, не спешил его раскрывать. Свободной рукой потер шею и затылок. Головная боль, как и прежде, подбиралась, с каждой минутой становясь все сильнее. Но она не заботила Ажура.

— Говорят, лучше, чем прогнозировали, — вздохнул Степан. — Но она все равно бледная, как стена. И говорит с трудом.

— Пап, Ягушка обязательно поправится! — с жаром заверила Емельяна отца. — Она сильная.

— Нужно было ее сразу в дом забрать, — тихо проговорил Степан, опуская голову. — Тогда бы ничего не случилось.

— Пап, ты не виноват, — упрямо проговорила Емеля. — Даже не смей так думать! Иначе я пожалуюсь на тебя Ядвиге. Она вмиг тебя утихомирит.

— Она может, — хмыкнул Ажуров, осторожно поднимаясь со своего места. — Ладно, дочь, я умчался. А ты занимайся.… Не знаю, персонал воспитай, что ли. В общем, сама решай. Главное — никого сюда не впускай.

— Так точно! — отсалютовала девчонка, занимая место отца. — Пап, ты осторожнее. Хорошо?

— Да что со мной будет! — фыркнул Степан, подмигнул дочери и, оставив прощальный поцелуй на виске спящей Ядвиги, широким шагом вышел из палаты.

***

Спускаясь по лестнице, ведущей из реанимационного отделения в приемный покой, Степан услышал, как в кармане вибрирует телефон. Собеседник вкратце изложил последние новости и назвал адрес, куда должен подъехать Ажуров.

На крыльце обычной районной больницы, которая, к счастью, была расположена буквально в соседнем микрорайоне, Ажурова поджидали его люди во главе с Беком. Коротко скомандовав «По машинам!», Степан двинулся в сторону своего джипа. Но застыл, увидев знакомую женскую фигуру.

Илона, благодаря адвокатам отца, вернувшая свою девичью фамилию «Манкина» буквально за минувшую ночь, с гордым видом выходила из такси, припаркованного у крыльца больницы.

Ажуров ничего не ощущал, кроме острой потребности подлететь к этой женщине и сомкнуть руки на ее горле. Он уже практически слышал, как под его пальцами крошатся ее кости, ломаются шейные позвонки с противным хрустом. Он почти видел, как черная, словно смола, кровь стекает на землю. Он уже занес руку, чтобы схватить эту гниду за тонкую шею. Но кто-то остановил его.

— Не надо, Степа, не здесь, — Бек перехватил друга, не пропуская к намеченной цели. — Мы все решим. Доверься Бесу.

Степан думал, что не сможет обуять внутри себя зверя, жаждущего крови. Поднял голову, точно просил терпения и сил. Взгляд зацепился за окно второго этажа.

Емеля, его дочь, стояла и смотрела на него, ждала его действий, его решения. Он не мог подвести дочь. И не мог на глазах дочери убить ее мать, какой бы сукой она не оказалась.

— Степа! Степушка! — Илона точно испытывала его выдержку, торопливо подошла ближе, картинно заламывая руки и изображая вселенскую скорбь на лице. — Я, как только узнала — сразу же примчалась! Боже, надо ведь было такому случиться! Горе-то какое!

Ажуров тряхнул головой, словно пытался очистить мозг от пелены ярости и жажды мести. Взглянул на женщину, стоявшую к нему непозволительно близко, сверху вниз.

И словно Илоне было недостаточно сказанного, она вздохнула и продолжила:

— Несчастье какое! Такая молодая, и уже инвалид!

Ажуров, не мигая, смотрел на лицо женщины. Возможно раньше, в юности, он мог бы сказать, что она красива. Но сейчас он точно знал, что страшнее человека не встречал. Черты лица растеряли для него любую привлекательность, маска бесследно исчезла, обнажая обезображенное нутро.

Дернув рукой, Ажур все же сжал пальцы на женском горле. Не так сильно, как хотел, но гораздо сильнее, чтобы она ощутила боль.

— Если ты даже косвенно имеешь к этому отношение, я тебя удавлю! — прошипел Ажур, сдавливая пальцы руки на скулах.

— Степа! Это не я! Я не могла! Мы ведь родня! — мычала Илона, позволяя слезам литься по щекам.

Ажуров отдернул руку, едва ли не ощущая, как слезы Манкиной, точно яд гадюки, прожигают его ладонь.

— Я люблю тебя, Степа! — уже громче зашептала Илона. — Всегда любила! Ты ведь знаешь! Не можешь не знать! Зачем она тебе?! Тем более сейчас! Что она тебе даст, эта калека?! А у нас с тобой дочь! И я могу родить еще ребенка! Сына!

Ажуров, вскинув руку, схватил женщину за затылок, уничтожая дорогую прическу одним движением. Сжав пальцы на затылке Илоны, Степан дернул ее на себя, заставляя буквально повиснуть в воздухе, встав на цыпочки.

— Ты никого не любишь, даже дочь! — выплюнул Ажур, заставляя себя успокоиться. Кто-то схватил его за руку, пытался оторвать от женщины. Но его суставы точно челюсть бульдога, сжались и не соглашались расслабляться. — Если это ты, тебе не жить!

Наконец, Беку удалось оттащить Ажурова от женщины. Та зашлась в рыданиях и упала на землю, пачкая дорогой костюм. Емельяна, прислонившись к окну, видела, как отец запрыгивает в машину и, сжигая резину, срывается с места. Девчонка поняла, что плачет. Но вытирая слезы, усмехнулась.

Она, оставаясь незамеченной, прекрасно видела, как ее мать, отряхнув испачканную одежду, поднимается на ноги. От прошлой истерики не осталось и следа, стоило машинам Ажурова скрыться за поворотом. На лице матери вновь появилось то самое высокомерное выражение, которое она ненавидела больше всего с самого детства. Вероятно, Илона и не подозревала, что кто-то стал свидетелем такой метаморфозы. Оправив одежду, женщина вынула телефон из сумочки, болтающейся на сгибе изящного локтя. Отбросив растрепавшиеся волосы, Илона приложила телефон к уху. Надменная улыбка скользнула по ее лицу. А потом она подняла голову вверх. И только сейчас увидела, что у ее актерской игры все же имелись зрители.

Емельяна медленно, не сводя взгляда с матери, нажала кнопку вызова последнего абонента, и после пары гудков, прошептала:

— Пап, это точно она. Эта стерва стоит сейчас и улыбается.

— Я знаю, Емеля, — выдохнул Степан. — Но пока нет доказательств. Присмотри там. Если Ягуша проснется без меня, скажи, что люблю ее. И тебя люблю.

— Мы знаем, пап, — так же тихо прошептала Емельяна.

Она наблюдала, как мать садиться в такси и уезжает. Возможно, эта встреча была их последней. И девчонка ничего не чувствовала, кроме сожаления.

***

***

Ядвига смотрела в окно. Не сказать, что пейзаж радовал. Заходящее солнце пряталось за крышами домов. Но настроение у Ядвиги Петровны было вполне сносным.

Емельяна тихо лежала на диванчике, укрытая пледом почти с головой. Девочка крепко спала, утомленная событиями и переживаниями. Несколько раз Ягушка пыталась отправить Емелю домой, чтобы та выспалась на нормальной постели. Но девчонка, такая же упертая, как и ее отец, только отмахивалась от слов Яги.

В итоге Ажурова уснула, сжимая в ладони телефон. За те часы, что она провела в палате Ядвиги, мобильный звонил дважды. И оба раза девчонка мило улыбалась, показывая ямочки на щеках. Смущалась и вообще, вела себя непривычно.