Чистый кайф - Андрей Валерьевич Геласимов

перед лежавшей на полу коровой, которая беспомощно смотрела на него огромным блестящим глазом. Рядом стоял трудник, отвечавший в монастыре за всю живность.

– Сибиряка простите, пожалуйста, Ваше Преподобие. Ему реально идти некуда.

– Преподо-о-обие, – протянул наместник. – Ух, как заговорил… А вот с ней мне что делать? Вторая уже за полгода. И ведь тоже помрет. Что по утрам кушать будем?

– Я ж говорю, отец Михаил, надо лекарство купить, – вмешался трудник. – Вот у меня название записано. Ветеринар из района еще тогда присоветовал.

Он выхватил из кармана своего ватника бумажку.

– Да сколько оно стоит, твое лекарство? – Наместник оттолкнул бумажку, даже не взглянув на нее. – Оно же американское. Откуда у меня такие деньги? В прошлый раз не сильно-то помогло. А потратились – будь здоров.

– Так ведь сдохнет…

– На все воля Божья.

Отец Михаил пошел к выходу из коровника.

– Валится все кругом, – сказал он снаружи, щурясь после темноты. – На глазах рушится. От страны бледная тень осталась. А людей кормить надо. Монастырь содержать надо. Со стороны копейки ни от кого не дождешься. Всем только дай… Тут еще пьяницы эти.

– Он больше не будет пить. – Я с трудом успевал за его широким шагом.

Росту в наместнике было под два метра.

– Мешки с цементом вернешь, – сказал он, – сибиряк остается.

– Так они же их продали. Где я теперь найду?

– Бог в помощь, – отрезал отец Михаил.

Сибиряк со мной говорить не стал. Молча лупил колуном по своим поленьям, как будто решил напоследок натопить баню на целый год.

– Опять молчуна включил? – спросил я.

Он и на это мне ничего не ответил.

Шнырика я не нашел. С его умением ныкаться он бы спрятался, наверное, даже на футбольном поле. Отец на все мои расспросы темнил.

– Да не помню я, кому отнесли. Какой-то мужик был. С машиной.

– Какая машина? Мужик местный?

– Толя, оно тебе надо? Выкупить, что ли, решил? У тебя деньги есть? Поехали лучше со мной. Николаевна на порог без тебя не пустит.

Денег действительно не было. И где их взять, даже если удастся найти этого мужика, я не знал. Но молчание сибиряка меня добивало.

К вечеру выяснилось, что Шнырика искал не я один. Во время службы он встал у самого выхода, чтобы в случае чего сразу выскочить, но отец, по ходу, заранее угадал этот маневр и вошел в церковь последним. Увидев их, я начал по-тихому сдвигаться к двери. Они активно шептались. И даже не шептались, а тыркали друг друга исподтишка. Со стороны казалось – вот-вот подерутся. Трудники, стоявшие позади послушников, стали оборачиваться, кто-то шикнул, но этим двоим было до звезды.

– Какие бабки?! – расслышал я шипение Шнырика, когда до них оставалось метров пять.

– На дорогу, тварь, – бормотал отец. – Ты мне должен.

– Ты аванс получил? Свободен.

О каком авансе шла речь, я узнать не успел. Шнырик вывернулся из отцовской хватки. Тот попытался перехватить его еще раз – безуспешно. Ловить Шнырика было так же без мазы, как искать.

Отец выскочил за ним из церкви, дверь гулко хлопнула, и на звук обернулись даже монахи. Отец Михаил замолчал. Я застыл у выхода. Ощущение было такое, что на иконах все тоже обернулись. Пауза тянулась долго.

Когда служба закончилась, ни Шнырика, ни отца я уже нигде не нашел. Последний автобус в райцентр укатил за десять минут до этого, и, значит, отец либо уехал на нем, либо остался ночевать в поле. Можно было поискать в деревне, у кого он перекантуется, но я знал его характер. Просить о чем-то чужих он не любил.

На возврат монастырского цемента наместник дал два дня, поэтому следующим утром сибиряк еще оставался в обители. Я нашел его рядом с поленницей. Куча наколотых дров у бани увеличилась за вчерашний день раза в три. Собирать их он пока не спешил. Не мог, видимо, оторваться от колуна.

Когда я подошел, он только покосился. Полешки отлетали в стороны, как шелуха. Сибиряк умел работать красиво.

Я постоял немного, потом вынул из кармана фотографию его сына. До этого момента не знал, зачем забрал ее у отца, но тут вдруг стало понятно.

Он покосился еще раз и сдвинул брови. Встал так, чтобы не видеть меня. Я перешел на другое место. Он снова повернулся ко мне спиной и продолжал взмахивать колуном. Правда, уже не так лихо. Топорик, видно, потяжелел.

Я вытянул руку, и снимок оказался от него справа. Сибиряк оттолкнул его, а затем жахнул обухом по чурке с такой силой, что насаженное на колун полено должно было разлететься на атомы. Но оно не разлетелось. Слишком много сучков.

Сибиряк возился с упрямым поленом, то постукивая с разными наклонами, то опять колотя изо всех сил, а я стоял с фоткой его погибшего сына в руке и ждал, что будет дальше.

Наконец, полено сдалось. Он перевел дух, мазнул рукавом по заблестевшему лбу, поставил перед собой новую чурку, размахнулся, и в этот момент я положил снимок ему под топор. Сибиряк замер с поднятым колуном в руках. Я тоже стоял неподвижно. Стало слышно, как смеется чему-то Никита-звонарь на колокольне.

– Мне один человек говорил – мы не выбираем, как начать свою жизнь, – сказал я. – Но все остальное-то выбрать можно.

Сибиряк опустил колун. Смотрел себе под ноги. Не на фотографию.

– Он тоже на войне был, этот человек, – продолжал я. – Вот там, где твоего пацана убили. Рассказывал, как однажды сели в кузов – а тут к ним залетает снаружи пакет. И все такие сидят на лавочках, смотрят, в калаши свои вцепились. Один только паренек вскипишился, из детдомовских, прыгнул от самой кабины и шлепнулся пузом на этот пакет. Лежит, а все ждут, когда его разнесет в ошметки.

Я помолчал. Сибиряк поднял на меня взгляд.

– Курево в пакете оказалось. Блок сигарет и бутылка «Боржоми». Кто-то из местных просто хотел подогреть ребят. Но паренек-то не знал. А выбор свой сделал. И ты сейчас свой выбор делаешь. Не ошибись.

Я повернулся и пошел от бани. Через несколько шагов посмотрел назад – сибиряк держал в руке фотку.

– Ты рэпу из-за него хотел научиться? – крикнул я.

Сибиряк молчал.

– Он рэп сочинял?

Сибиряк кивнул.

– А как же тебя учить, если ты молчишь? – засмеялся я. – Немых рэперов не бывает.

После обеда я собирался пойти в деревню – поспрашивать насчет мужика с машиной, которому наши монастырские деятели загнали цемент, но в итоге идти никуда не пришлось. Отец Михаил оказался прав насчет «Бог в помощь». Пришла она быстро, в полном объеме