Когда мы покинули Кубу - Шанель Клитон

Этот вечер без преувеличения можно назвать катастрофой.

Сидя в кабинке, я слышу разговоры входящих и выходящих женщин. Обо мне никто не упоминает.

Наконец, становится тихо: не слышно ни болтовни, ни шума воды. Я расправляю плечи и, собравшись с силами, открываю дверцу… которая неловко захлопывается у меня за спиной в тот момент, когда я застываю на месте.

Невеста Ника сидит на стуле и смотрит прямо на меня.

Я озираюсь, ища взглядом хоть какую-нибудь союзницу: сестру, знакомую или, на худой конец, вещь, на которую можно было бы отвлечься. Но в комнате нет никого и ничего, кроме нас двоих.

– Я уже довольно давно хочу с вами поговорить, – говорит невеста Ника вместо приветствия. В голосе элегантная напевность, лицо непроницаемо. – Мне, наверное, следует признаться, что Ник не собирался сегодня сюда идти. Но я узнала, что вы здесь будете, и подстроила нашу встречу из своеобразного любопытства. Правда, честно говоря, все вышло не совсем так, как я ожидала. Он не должен был так явно выказывать свои чувства.

Она выглядит моей ровесницей, может, чуть младше. Кожа свежая, как роса, элегантно уложенные золотистые волосы открывают серьги с бриллиантами и изумрудами, которые гармонируют с зелеными глазами и с шелком платья.

Я бросаю быстрый взгляд на свое отражение в одном из зеркал: прическа испорчена руками Эдуардо, помада смазана его же поцелуем, глаза красные от лжи Ника Престона, во взгляде отчаяние.

Она встает.

– Я Кэтрин Дэвис, невеста Ника. Он вами очень увлечен, ведь так? До меня, конечно же, дошли слухи. Мужчины часто считают себя выдающимися конспираторами, но редко бывают ими на самом деле. Он купил для вас дом на берегу.

– Я…

Может быть, впервые в жизни я действительно не знаю, что сказать.

– Да вы не смущайтесь. Он ведь не первый политик, который завел любовницу. И наверняка не последний.

«Наверняка ты у него не последняя», – слышу я между строк.

– Я не любовница.

– Но и не невеста. Получается, «любовница» – это наиболее подходящий термин, разве не так?

Ее тон меня уязвляет, мне становится стыдно: в этой сцене я играю роль злодейки.

– Извините, я не хотела причинять вам боль.

– Ой, пожалуйста, обойдемся без этого. Это недостойно нас обеих. Вы не причинили мне боли, хотя сегодняшний эпизод, признаться, и был довольно неприятен. Вам ваша дурная слава, может быть, нравится, но некоторые люди усердно работают на свою репутацию. Однажды он станет важным человеком. Он не может позволить себе скандал.

– Я знаю.

Она улыбается.

– Вот видите, значит, мы с вами на одной стороне. Я понимаю: у мужчин есть определенные потребности, и с такими женщинами, как вы, они делают то, чего не стали бы делать с женами. Вы удовлетворяете его низменные желания, и это замечательно, но я не хочу, чтобы в этом городе надо мной смеялись. Не позволяйте вашим отношениям выходить за порог спальни, и тогда у нас с вами проблем не будет. Но если вы еще раз дадите повод для сплетен, вы узнаете, каким ужасным врагом может быть наша семья. Хорошего вечера.

И она ушла, даже не оглянувшись.

Я больше не хожу в дом на берегу океана.

В наш дом.

Просто не могу.

Прошла неделя, а обида от предательства Ника все так же жжет. В груди все так же тесно от смущения и сожалений, вызванных поцелуем Эдуардо. Стыд от встречи в дамской комнате тоже не отпускает. Наконец, через две недели после того вечера я открываю дом своим ключом. Ник должен быть в Вашингтоне, на голосовании в сенате. Я кладу браслет и ключи на постель, которая выглядит так, будто на ней не спали давным-давно.

Записки я не оставляю.

Что писать? Наши отношения были обречены с самого начала, ведь мы встретились за несколько минут до его помолвки.

Роль любовницы не по мне, даже мое безрассудство имеет границы. Сейчас это кажется удивительной глупостью – отдать сердце мужчине, который не может быть моим.

Тихонько выйдя через одну из боковых дверей, я иду вдоль кромки океана, и соленая вода смешивается на моем лице со слезами. Это к лучшему. Сезон заканчивается, и скоро Ник уже не сможет выдумывать предлоги для поездок в Палм-Бич. Не сегодня завтра будет назначена дата свадьбы. Мужчине многое позволяется, пока он не обременен женой и детьми, но, стоит ему обзавестись семьей, все меняется. В его новую жизнь я уже точно не впишусь.

Наш роман подошел к естественному завершению.

Когда я возвращаюсь, родители сидят на диване. Изабелла с ними и Мария тоже, хотя должна быть в школе.

– Где ты была? – спрашивает мать.

– На пляже, гуляла.

Я украдкой вытираю лицо, надеясь, что слезы уже высохли и что домашние спишут мой растрепанный вид на воздействие стихий.

– Почему ты не на занятиях? – спрашиваю я Марию.

– Тихо, – говорит Изабелла и указывает на телевизор.

Я смотрю на экран, Мария встает с дивана, чтобы прибавить звук.

У меня перехватывает дыхание.

Слухи оказались правдивыми: на Кубу высажен десант.

* * *

У надежды есть такое свойство: когда ты держишь ее в ладони, она обещает тебе все. Ты можешь жить ею целые дни, недели, месяцы и годы, твердя себе, что все будет хорошо, что ты получишь то, чего ждешь, что нынешние трудности временные и ты их преодолеешь. Ведь твоя история должна прийти к счастливому финалу, а иначе зачем все это?

Надежда – восхитительная ложь.

Первые репортажи скупы, новости пугают. Вторжение на Плайя-Хирон – пляж, который американцы называют заливом Свиней, – провалилось. Больше ста человек убиты, больше тысячи взяты в плен. Сейчас мне не до собственного разбитого сердца: я провожу все свое время в попытках хоть что-нибудь разузнать о ситуации на Кубе. Отец с той же целью обзванивает друзей и деловых партнеров, а мать и сестры просто молятся в церкви Святого Эдварда.

Лежит ли тело Эдуардо на Плайя-Хирон или он в тюрьме?

При мысли о том, что он мог погибнуть или получить ранение, у меня разрывается сердце.

Мы ждем, когда к нам просочатся какие-нибудь новости с нашей родины.

Только через несколько дней после неудачной высадки президент Кеннеди выступает с обращением к гражданам.

Мы собираемся в той же гостиной, в которой недавно затаив дыхание ждали результатов выборов. Теперь Мария сидит тихая и подавленная. Отец тоже здесь: на мрачном лице разочарование в очередном политике. А я…

Я сожалею о том, как мы с Эдуардо расстались. Но еще больше злюсь. От надежд, которые я возлагала на Кеннеди, не осталось и следа. Потому ли я его переоценивала, что он друг Ника? Или надеяться – это просто свойственно человеку от природы?