Записки научного работника - Аркадий Самуилович Дыкман

реализации в промышленности новой технологии. И все равно я считаю, что основная заслуга в том, что новый процесс эксплуатируется уже много лет, принадлежит Арону Лейбовичу. Хотя бы потому, что если бы, не дай Бог, технология не пошла, то крайним во всей истории был бы признан именно он. Скорее всего, Шапиро рисковал потерять работу с «волчьим билетом», а найти другую сферу деятельности ему было бы крайне сложно: в сорок пять лет ему не предложили бы даже место разносчика телеграмм, как мне в юности.

После пятилетних мытарств процесс был успешно реализован на КЗСК, в результате чего в Волгу перестали сливать четыреста тысяч тонн грязных сточных вод ежегодно. Но это далеко не все. В 1981 и 1984 годах запустили два новых производства изопрена общей мощностью почти двести пятьдесят тысяч тонн мономера в год. Первоначально они строились по старой технологии, то есть со сбросом грязных сточных вод. А ежегодно два этих производства должны были сбрасывать в водные бассейны пятнадцать тысяч тонн сульфата натрия и сто пятьдесят тысяч тонн химически загрязненных сточных вод. Только удачный пуск рецикловой технологии в Тольятти в 1978 году предотвратил масштабное загрязнение окружающей среды и ежегодные потери тридцати тысяч тонн товарной продукции.

Я сделал примерный расчет общего объема сточных вод, не попавших в Волгу с 1978 по 2020 год, и знаете, на какие цифры вышел? Миллион тонн сульфата натрия, что по объему равноценно двадцатиэтажному зданию длиной двести метров и двум миллионам тонн биологически не разлагаемых органических веществ, которые могли бы образовать озеро диаметром девятьсот метров и глубиной три метра. Кроме того, предприятие недосчиталось бы миллиона шестисот сорока тысяч тонн товарной продукции. Представляете масштабы экономического, экологического и других эффектов от внедрения этой работы?! Я с трудом. Наверное, в конце 1990-х, когда на экологию стали обращать серьезное внимание, изопреновые заводы просто закрыли бы. При этом тысячи людей потеряли бы работу, а страна была бы вынуждена тратить валюту на закупку натурального каучука.

В тот день, когда Шапиро приехал из Тольятти после успешного пуска технологии, я увидел его в столовой. Было видно, что он очень устал. Я сначала даже не узнал Арона Лейбовича — настолько необычно он выглядел. Естественно было бы увидеть на его лице радость и удовлетворение, но на нем отражалось нечто другое, только я не мог понять, что именно.

Лет через двадцать я понял тогдашнее состояние Арона Лейбовича. Мы с семьей поехали в Финляндию, в аквапарк «Селена». Когда утром пришли купаться, моя десятилетняя дочка сразу потянула меня к самой большой горке и предложила спуститься с нее. У меня болела голова — наверное, из-за повышенного кровяного давления, и в таком состоянии, честно говоря, я боялся съезжать с крутой горки.

— Доченька, давай завтра это сделаем, мне как-то не по себе, а тебя одну я отпускать боюсь.

— Конечно, папа, давай завтра. Хотя, если бы мы это сделали, какими героями себя почувствовали бы! — с сожалением в голосе сказала дочь и с завистью посмотрела на сверстников, которые вместе с родителями, весело гикая, летели с достаточно большой высоты в бассейн.

Я перехватил ее взгляд и понял, что надо спускаться с этой чертовой горы любой ценой, иначе какую-то часть своего авторитета в глазах дочери я потеряю безвозвратно, а на такое отец не должен идти ни при каких обстоятельствах.

— Ладно, доченька, мне, кажется, стало чуть легче. Пошли, спустимся и получим удовольствие. Но я спускаюсь первый, ты — за мной, и, если что-то не так, тормози о меня, я выдержу.

С мгновенно повеселевшей дочкой мы пошли подниматься на рукотворную гору. Ура, мы съехали! Я выдержал испытание, и оно даже доставило мне какое-то удовольствие. Счастливые и довольные, мы решили повторить головокружительный спуск. Я случайно глянул в зеркало и вздрогнул от удивления: у меня было точно такое же выражение лица, как у Арона Лейбовича после успешного пуска новой технологии в Тольятти в 1978 году. Я пытался понять, что чувствую, потому что был уверен — то же самое тогда ощущал Шапиро.

Я постоял перед зеркалом несколько минут, чтобы успокоиться, и сообразил, что до сих пор одержим страхом, так как мог не согласиться слететь с горки, и безумно рад, что, преодолев себя, все-таки сделал это. И тогда я понял, о чем думал Арон Лейбович много лет назад, сидя за столиком в институтской столовой. Наверное, он все же боялся вступать в схватку с руководством института, но, решившись на это, был счастлив, что добился успеха. Жаль, что я так и не поговорил с ним об этом. Возвращаясь в мыслях к этой истории, я часто задавал себе вопрос: а добился бы Арон Лейбович успеха, если бы пошел на внедрение в компании с Сергеем Кирилловичем?

По молодости лет я считал, что независимо от того, внедрил бы Арон Лейбович процесс один или вместе с Огородниковым, новая технология все равно была бы реализована.

С годами, повзрослев и набравшись опыта, я изменил мнение на прямо противоположное и теперь уверен, что процесс был бы похоронен «соавторами» со всеми вытекающими последствиями.

В конце восьмидесятых на заводах, производящих фенол, остро стояла проблема утилизации вредного отхода производства — фенольной смолы. В Советском Союзе после пуска заводов в Госплане решили, что фенольную смолу надо отправлять в Прибалтику, где отход использовался в качестве компонента котельного топлива. Да, конечно, при неаккуратном ведении процесса часть фенола загрязняла окружающую среду, что ухудшало экологию вокруг места сжигания. Но это происходило лишь в случае неграмотного термического обезвреживания отхода.[33]

С началом перестройки, когда Прибалтика взяла курс на выход из СССР, в адрес руководства страны посыпались жалобы от Прибалтийских республик, больше не желавших травиться фенольной смолой «большого брата». И, хотя «большой брат» сам травил себя гораздо сильнее, чем «младших братьев», они перестали покупать смолу, и на фенольных заводах начали скапливаться ее излишки. Поэтому проблема утилизации смолы стояла чрезвычайно остро. Мы с моим коллегой, заведующим одной из лабораторий ВНИИНефтехима Владимиром Михайловичем Закошанским, разработали процесс переработки отхода производства фенола в полезные продукты, причем первую стадию процесса сделал Закошанский, вторую — автор этих строк. Внедрение прошло достаточно легко, а потом при эксплуатации установки начались проблемы, и у нас с Владимиром Михайловичем возникли трения, которые достаточно быстро привели к полному разрыву отношений. При этом, вместо того чтобы бороться с трудностями, мы спорили, по чьей вине они возникли. Кончилось все тем, что завод отключил установку, и процесс был загублен.