Игрушка для хищника - Кира Шарм

— Дурочка, — прижимаю к груди, сжимаю мокрые волосы на затылке, — и сам задыхаюсь от всего этого. Разрывает. — Никого, кроме тебя, для меня нет.

— Тогда — почему, Артур? Зачем ты меня оттолкнул?

— Маленькая, — целую ее спутавшиеся волосы, облепившие мое лицо. — Перестань. Я же с ума от тебя схожу.

— Как? — и губы с каплями слез уже скользят по моей шее. — Как по мне с ума сходишь?

— Вот так, — подбрасываю к себе наверх, заставляя обвить ногами мои бедра. Резко насаживаю на себя, слушая, как звоном в ушах отдаются наши переплетенные хрипы. — До одури, — задыхаясь, толкаясь внутри. — До невозможности, — прикусываю сосок, дергаясь от того, как она стонет и запрокидывает голову. — До того, что задыхаюсь, когда ты не рядом, — накрываю пальцем пульсирующий жаркий клитор, сдавливая его с тихим рычанием. — До того, что себя самого с тобой теряю и рассыпаюсь на куски, — ее крик пронзает каждую капли крови в моих венах, и я таки реально схожу с ума, когда она начинает сжиматься вокруг меня, — жадно, судорожно, скользя по моей груди острыми сосками, до крови прикусывая губы.

Сам перехожу на рев, уже ничего не соображая, не пытаясь сдерживать свой безудержный напор, — вдалбливаюсь все сильнее, все более жадно, — и даже когда она, в последний раз вскрикнув, обмякает в моих руках, а ее глаза закрываются, — не останавливаюсь.

Она внутри уже вся расслабленная, и даже губы не шевелятся, — малышка моя, всегда выключается после оргазма, — а я остановиться уже не могу, вдалбливаюсь, как сумасшедший, — и хочется, как же, мать его, хочется, из нас обоих все наше прошлое сейчас выбить, вместе с памятью, на хер, и вонзаться в нее так жадно, так глубоко, так бешено, — чтобы реально своей сделать, — навсегда, чтобы навеки там прорасти и остаться, слиться и никогда оттуда не выходить…

Сам дрожать начинаю, когда чувствую зарождающуюся внутри нее мелкую дрожь. Сама еще висит на моих руках, пошевелиться не может, губами что-то пробует, а ни раскрыть, ни сказать ничего не получается, — и внутри все трепещет, начиная дрожать все сильнее и сильнее, — и тихо охает, снова начиная сжимать меня с бешенной силой, — до боли, до искр из глаз у меня, до пелены уже совсем другой, не яростной, блаженной перед глазами.

— Твоя, — выдыхает хрипом опухшими, еще непослушными, не пришедшими в себя губами, — и я снова рычу, ловя ее новый, такой феерический оргазм. Огнем по всей коже, по всему, что под ней, ураганом по мне он проносится. И я не выдерживаю, тоже взрываюсь, лихорадочно повторяя ее имя. Хоть и хотел бы не останавливаться, быть в ней целую вечность…

С тех пор я таки сошел с ума.

Вытеснил на хрен память, — и сам все забыть решил.

Пусть мы будем двоими сумасшедшими, потерявшими воспоминания. Пусть. Пусть это длится, — столько, сколько нам отмеряно. На хрен память.

Теперь что-то изменилось.

Глаза гореть начали как-то по-другому. И в собственных я видел тот же блеск, что и в ее.

Наши ласки стали сумасшедшими, бескрышными. Нас просто уносило, — и вцепиться мы могли друг в друга где угодно.

Набрасывались, — жадно, раздирая друг на друге одежду. Везде, — на скалах, на пороге дома, стоило мне только войти, на крыше, когда я решил показать ей вид с самой большой высоты этого острова. Мы оба сошли с ума, забыв обо всем, — и даже меня больше не теребило ни одно из воспоминаний, — я лихорадочно пил данную мне каким-то чудом ошибку жизни, в лице этого невозможного счастья, не в силах напиться. Пил, глотал, всасывал, помня, что сейчас, вот эта секунда — возможно, последняя. И нужно отдаться ей — до своего последнего вздоха, — жадно, на полную, всем собой. И впитать так, чтобы переполниться, чтобы хлестало.

Я боялся, что моя ненасытная жадность отпугнет ее, — но нет. В ней самой открылась такая же, ничуть не меньшая, — и я поражался тому, сколько страсти сокрыто с этой маленькой, хрупкой, такой нежной девочке. Она действительно будто по-настоящему стала моей, — таким же безудержным сумасшедшим тайфуном.

«Здравствуй» — я, возвращаясь, бормотал уже ей в живот, сдирая остатки одежды, или даже в ее клитор, легонько дразня его зубами, забрасывая прямо со входа ее себе на плечи. И она отвечала сдавленным выдохом, переходящим в хрипящий крик, уже начиная дергаться в судорогах оргазма и, извиваясь, умоляя взять ее по-настоящему.

И я брал. Бросал прямо на ковер и набрасывался сверху, входя в ее еще сжимающееся лоно и рыча от блаженства. А потом, все еще подрагивающую и обмякшую, нес наверх, подхватив на руки. И снова брал на ступеньках, не доходя до спальни, утаскивал в душ, когда она уже совсем обессилев, не могла сама подняться, — и там, под струями воды, любил долго и нежно, входя аккуратно и осторожно, растягивая удовольствия, пока она сама не начинала дергать мои бедра, заставляя ускориться и наброситься на нее со всем страстью.

Она сводила меня с ума.

И я сошел.

Забыл.

Обо всем на свете забыл.

настолько, что начал верить, что наше счастье — действительно возможно.

— Тигр, дорогой, — среди ночи из блаженной неги сна, — да, да, сон, оказывается, бывает блаженством, а не простым отрубом, когда ты измочален и тебе просто нужно набраться сил, — меня вырвал ленивый голос Маниза. — У меня проблемы.

— Буду через полчаса.

Маниз, как всегда, сидел за свои любимым столиком в «Звезде» и медленно потягивал виски, наблюдая за извивающимися стриптизершами в клетках. Под столом на четвереньках стояла одна из предположительных новеньких, проходя кастинг минетом и усердно работая ртом. Но, видимо, ее усердие было так себе, — Маниз продолжал говорить по телефону, даже, кажется, не замечая ее работы над его членом.

— Смотри, — после традиционного тоста и виски, он выложил передо мной стопку бумаг. — На весь мой остров, на все, блядь, земли, — каждый же, суки, сантиметр подсчитали, наложен арест. Говорят, я ее приобрел незаконно, и вот теперь должен вернуть родному государству.

— Я понял, — коротко киваю, отпивая из нового стакана.

Обоим понятно, чья работа, — Альбинос не лох, естественно. Его нагнули, — и он отошел в сторону, сделав вид, что проглотил мой законопроект. А сам решил отомстить Манизу. Ну, и, предположительно, откусить себе его же остров.

— Завтра вылечу в столицу. Неделя, максимум две, — решу.

— Да, дорогой, — Маниз лениво кивает, отхлебывая виски и прикрывает глаза. — Уж реши.

Даже вопросов нет, — это уже моя проблема за взрывы, которые я устроил. И это — херня, мелочи на самом деле. Интересно, что Альбинос решил устроить мне. Усмехаюсь, — наверняка там по-серьезнее все будет.

— Хотя… — так же лениво чуть приоткрывает глаза, но вот взглядом прожигает меня очень даже стальным и ни разу не сонным. — Можно же быстрее решить этот вопрос, да, Тигр? Думаю, даже утром уже можно. Зачем мне неделю ждать, убытки терпеть?