300 спартанцев. Битва при Фермопилах - Виктор Поротников

Со стороны аргосцев тоже несся их воинственный клич «А-ля-ля!» и «Энио!».

Аргосское войско было гораздо многочисленнее отряда Сперхия. Однако узость горного прохода не давала возможности аргосцам охватить фланги спартанского боевого строя.

Два войска столкнулись лоб в лоб. В то время как передние шеренги спартанцев и аргосцев вовсю орудовали копьями, стараясь дотянуться до врага, задние шеренги всей своей массой налегали на своих впереди стоящих соратников, дабы усилить их натиск. Шум сражения, отражаемый отвесными стенами скалистых утесов, далеко разносился по округе.

Леарх, еле державшийся на ногах от усталости, пришел в полное отчаяние, когда увидел совсем близко от себя грозную боевую фалангу аргосцев. Вражеские копья то и дело валили с ног кого-нибудь из гоплитов в передовой спартанской шеренге. Тем не менее спартанская фаланга наступала, вынуждая аргосцев пятиться назад. Лучники и пращники с обеих сторон, помогая своей тяжелой пехоте, засыпали неприятелей стрелами и камнями. Две фаланги были похожи на сцепившихся в смертельной схватке кабанов, один из которых теснил другого.

Вытеснив аргосцев из горного прохода на равнину, спартанцы сразу оказались в затруднительном положении, поскольку вражеские гимнеты толпами ринулись на их фланги. Илоты изо всех сил пытались сдерживать врагов, но, уступая им числом, все же были вынуждены отходить. Убитых среди спартанцев было немного, но раненых становилось все больше и больше.

Камень из пращи угодил Леарху в голову в тот момент, когда он заменял в строю стоящего перед ним гоплита, сраженного аргосским копьем. Таким образом, Леарх оказался во второй шеренге, почти в самой гуще сражения. Теперь ему приходилось не только прикрываться щитом от летящих сверху стрел и камней, но и действовать своим копьем против аргосских гоплитов, которые хоть и отступали, однако сражались храбро. Леарх наносил удары копьем, но удары эти были настолько слабы и неточны, что находящийся в передней шеренге филарх, обернувшись, спросил у Леарха, не ранен ли тот. Леарха и впрямь сильно мутило, у него перед глазами расплывались красные круги. В нос Леарху бил приторно-острый запах свежей человеческой крови, и от этого ему делалось еще хуже.

Леарх что-то ответил филарху. И вдруг он провалился в темноту, как в бездонный колодец. Шум битвы в ушах Леарха сменился каким-то странным гулом, который, впрочем, резко оборвался. Наступили мрак и тишина.

Очнулся Леарх в шатре Леонида. Над ним колдовал лекарь, обкладывая голову Леарха какими-то примочками. От него Леарх узнал подробности сражения, закончившегося для аргосцев поражением.

Аргосцы уже одолевали отряд Сперхия, когда им в спину ударило основное войско лакедемонян во главе с Леонидом. Все было кончено в течение одного часа. На поле битвы осталось около пятисот аргосцев, еще триста угодили в плен.

Обратившегося в бегство врага спартанцы не преследовали, поскольку у них существовал такой обычай, когда-то введенный законодателем Ликургом. Все недруги Спарты, зная об этом обычае, при развале боевого строя во время сражения со спартанцами предпочитали спасаться бегством, а не стоять насмерть. Так было и на этот раз. Аргосцы бежали за реку Астерион, бросив свой стан.

В Спарте происходило празднество в честь Диоскуров, покровителей спартанских царей. Легендарные братья-близнецы Кастор и Полидевк были рождены спартанской царицей Ледой от Зевса, который явился купающейся в реке Леде в образе лебедя. Муж Леды царь Тиндарей считал Кастора и Полидевка своими родными сыновьями, хотя все вокруг догадывались, что настоящий отец юношей тот, кто даровал им бессмертие. Недаром братьев прозвали Диоскурами, что значит «Зевсовы сыновья».

Во время праздника в честь Диоскуров в Спарте происходили гимнастические состязания и ристания колесниц.

Леотихид пришел домой с праздника в приподнятом настроении. Первым делом он поспешил увидеть Ксанфа, чтобы обрадовать его радостной вестью.

— Возликуй, дружище! — с порога воскликнул Леотихид, оказавшись в мастерской художника. — Скоро ты сможешь приступить к работе над картиной «Афродита и Адонис». Сегодня в Спарту прибыл гонец от Леонида. Аргосцы разбиты! Спартанское войско на днях вернется домой. Леарха среди убитых нет. Все прекрасно, друг мой!

— Я так не думаю, — мрачно промолвил Ксанф, растирая в глиняной плошке оранжевую краску, полученную из размолотых в порошок морских кораллов.

— Что случилось? — спросил Леотихид.

Ксанф, не скрывая своего раздражения, поведал Леотихиду о своей ссоре с Дафной. В то время как Дафна позировала Ксанфу, между ними произошел разговор о законах Ликурга. Тегеец вздумал критиковать некоторые из Ликурговых законов, а именно уничтожение болезненных младенцев, истязания юношей на алтаре Артемиды Орфии для воспитания в них привычки молча терпеть боль и безжалостные убийства несчастных илотов юными спартанцами, коих таким способом приучали к жестокости. Дафна вступила в спор с живописцем, который быстро перерос в размолвку. В результате Дафна ушла, отказавшись позировать Ксанфу, который все никак не мог закончить свою «Скорбящую Деметру».

— Дафна вела себя очень грубо! — жаловался Ксанф Леотихиду. — Она оскорбляла меня, называя ничтожеством и негодяем. Каково, а?.. Я не последний из живописцев в Элладе. У себя на родине я пользуюсь почетом и уважением. Наконец, я гораздо старше Дафны. Простить ей такую грубость я не могу.

— Зря ты начал при Дафне критиковать наши законы, друг мой, — сказал Леотихид. — Ты можешь это делать при мне или при моей жене, но только не при Дафне! Ксанф, неужели у тебя не нашлось иной темы для беседы? Неужели, общаясь с Дафной больше четырех месяцев, ты так и не понял, что она за человек?

— Сам не пойму, как это получилось, — пожал плечами расстроенный Ксанф. — Я никак не думал, что мое недовольство законами Ликурга Дафна примет так близко к сердцу.

— Не печалься, друг мой! — Леотихид покровительственно обнял тегейца за плечи. — Я помирю тебя с Дафной.

Во второй половине дня празднество в честь Диоскуров, как обычно, продолжалось уже в узком домашнем кругу. Повсюду в домах шумели пиршества. Над узкими улицами Спарты, над черепичными крышами поднимались к небесам сизые шлейфы дымов из домашних очагов, пропитанные запахом жареного мяса. Тут и там из окон и внутренних двориков доносились громкие мужские голоса, женский смех, песни под переливы флейт и звучание кифар.

Особенно пышное застолье было в доме Леотихида, куда пожаловали многие из старейшин и все пятеро эфоров, не считая родни Леотихида и друзей его отца. Среди пирующих находился и Ксанф.

Леотихид недолго радовал гостей своим присутствием. Незаметно удалившись из пиршественного зала, Леотихид самой короткой дорогой поспешил к дому Леонида. Леотихид знал, что там тоже идет пиршество, на котором среди гостей Горго непременно должна быть и Дафна. Леотихид рассчитывал примирить Дафну с Ксанфом, используя момент всеобщего веселья, смягчающего души и сердца. В этом деле Леотихид также надеялся на помощь Горго, которая обожала живопись и была высокого мнения о Ксанфе как о художнике.