300 спартанцев. Битва при Фермопилах - Виктор Поротников

Едва зазвучали переборы струн и полилась мелодия флейты, а Леотихид приготовился петь, в дверях трапезной возник вестник с красной повязкой на кудрявой голове. Юноша тяжело переводил дыхание после быстрого бега. Взоры всех пирующих обратились к гонцу, музыкальное вступление сразу же смолкло.

— Эфоры повелевают царю Леотихиду немедленно прибыть в герусию, — объявил вестник.

Вскоре по Спарте распространилась весть о том, что в Лаконику вторглись аргосцы. Местность, куда проникло аргосское войско, называлось Кинурией. Это была небольшая плодородная долина, омываемая с восточной стороны морем и стесненная с северо-запада отрогами горного хребта Парнон. Эту область вместе с городом Фиреей спартанцы отвоевали у Аргоса полвека тому назад.

В Кинурии, кроме коренных жителей фиреатов, жили также изгнанники с острова Эгина и из соседнего с Аргосом города Асины, коих изгнали из отечества те же аргосцы.

Гонец, примчавшийся из Кинурии верхом на коне, рассказал эфорам, что аргосцы обошли укрепления лакедемонян в горном проходе и проникли в Кинурию по болотистой приморской низине, где нет ни дорог, ни троп. Аргосцы с ходу захватили небольшой городок Эву, где поселились эгинские изгнанники, и устроили там страшную резню. Нашествию аргосцев подвергся и городок Антана, новая родина арголидских асинян. Жители приморских селений толпами бегут в Фирею и город Прасии, что лежит гораздо южнее Кинурийской долины на самом берегу моря. Фиреаты призывают спартанцев на помощь.

Эфоры и старейшины постановили призвать в войско всех боеспособных граждан, чтобы без промедления ударить по аргосцам, осаждающим Фирею. Также было решено послать гонца к Леониду.

Резкая смена обстоятельств, когда веселое празднество вдруг сменилось спешным военным сбором, подействовала на Леотихида раздражающе. Ему, как царю, предстояло вести лакедемонян в битву, и неотвратимость этого повергала Леотихида в состояние мрачной озлобленности. Придя домой из герусии, Леотихид накричал на жену, которая, по его мнению, нарядилась в слишком вызывающее платье, желая обратить на себя внимание Ксанфа.

— Если тебе так уж хочется позировать Ксанфу обнаженной, тогда сними с себя это жалкое подобие химатиона и тряси перед ним своими грудями! — сердито восклицал Леотихид, разрывая одежду на изумленной и испуганной Дамо. — Вот так!.. Теперь красуйся перед Ксанфом, дорогая! Зачем прятать такую роскошную задницу и столь великолепную грудь!

Все это происходило в присутствии Ксанфа, который совершенно растерялся, впервые увидев Леотихида в такой ярости. Живописец мирно беседовал с Дамо в опустевшем пиршественном зале, когда сюда ворвался Леотихид, подобно урагану.

Видя, что Ксанф отворачивается, чтобы не смотреть на полуобнаженную Дамо, Леотихид рявкнул, обращаясь к нему:

— Не отворачивайся, Ксанф! Такое невнимание к моей супруге оскорбительно для меня! Ты столько раз хвалил мой дом, яства, слуг и лошадей, оцени же теперь и мою жену. Я хочу услышать твое откровенное мнение о прелестях Дамо, род которой, кстати, один из древнейших в Лакедемоне. Поэтому Дамо и стала моей супругой. Итак, Ксанф, я жду, что ты скажешь.

Художник, пораженный происходящим, промычал в ответ что-то невразумительное, по-прежнему не смея взглянуть на наготу Дамо.

— Выражайся яснее, Ксанф, — недовольно обронил Леотихид, крепко держа за руку смущенную вырывающуюся Дамо.

— Твоя жена прелестна, царь, — дрожащим от волнения голосом промолвил художник, заставив себя взглянуть на Дамо.

При этом Ксанф густо покраснел.

— Твой отзыв слишком поверхностен, друг мой, — пустился в рассуждения Леотихид. Он схватил Ксанфа за край гиматия своей сильной рукой, рывком подтащив его почти вплотную к Дамо. — Рассмотри же ее как следует! Всякие телесные достоинства, как и недостатки, можно оценить лишь после пристального осмотра. Ты же не стеснялся разглядывать Дафну в голом виде!

— Мне достаточно и беглого взгляда, чтобы оценить по достоинству прелести твоей жены, царь, — сказал Ксанф.

— Значит, по-твоему, у Дамо нет телесных изъянов?

— Истинно так, царь, — закивал Ксанф.

— Прекрасно! Пусть тогда Дамо станет твоей натурщицей вместо Дафны. — Леотихид подмигнул оторопевшему Ксанфу. — Из нее получится великолепная Афродита!

— Хорошо, царь. — Ксанф смиренно вздохнул. — Я согласен.

Дамо перестала вырываться. Она вглядывалась то в лицо мужа, то переводила взгляд на Ксанфа, не понимая, шутят они или говорят всерьез.

Леотихид пожелал, чтобы Ксанф немедленно приступил к работе над картиной. Художник покорно согласился. Они пришли в мастерскую. Дамо уже не пыталась убежать. Наоборот, она стала позировать Ксанфу, обнажившись и развалившись на ложе. При этом Ксанф помалкивал. Говорил один Леотихид, который заставлял Дамо принимать откровенно похотливые позы. Создавалось впечатление, что Леотихид намеренно желает опошлить задуманный Ксанфом сюжет о романтической встрече Афродиты с Адонисом.

Леотихид излагал мрачно молчавшему Ксанфу свое видение будущей картины, предлагая ему сделать несколько набросков обнаженной Дамо.

Художник стал делать наброски черной тушью на широком листе пергамента. Стоявший с ним рядом Леотихид подбадривал его восхищенными возгласами. Ксанфу казалось, что царь просто издевается над ним, принуждая его изображать на пергаменте нагую Дамо в столь неприглядных похотливых позах.

Наконец Ксанф не выдержал и хмуро пробурчал:

— Царь, на всех этих набросках Афродита более напоминает грубую потаскуху, нежели богиню красоты. Твои восторги мне непонятны.

Леотихид на это замечание художника разразился длинной тирадой по поводу того, что божественная природа отличается от людской лишь бессмертием. В пороках же и низменной похоти боги и богини ничем не лучше людей.

Разглагольствования Леотихида были прерваны появлением раба, который сообщил о приходе Амомфарета.

— Оставляю тебя, Ксанф, наедине с Дамо и твоим вдохновением, — сказал Леотихид, удаляясь из мастерской.

Амомфарет пришел, чтобы сообщить Леотихиду о численности набранного войска. В Спарте были призваны к оружию граждане от сорока пяти до шестидесяти лет, поскольку все мужчины в расцвете лет ушли с Леонидом к Микенам.

Леотихид выслушал тестя с недовольным лицом.

— По слухам, у аргосцев большое войско, — промолвил он. — С двумя тысячами гоплитов мы вряд ли разобьем столь сильного врага. Не лучше ли дождаться Леонида?

— Не робей, зять. — Амомфарет был спокоен и невозмутим. — Еще две тысячи гоплитов выставят периэки из окрестных лаконских городов. К тому же из илотов будет набран отряд легкой пехоты. Нельзя допустить, чтобы аргосцы безнаказанно ушли с награбленным в свою страну.

Перед тем как уйти, Амомфарет попросил дозволения все свои распоряжения отдавать как бы от царского имени. Леотихид охотно дал тестю такое разрешение. Он знал, что Амомфарет все сделает как надо, не упустит ни одной мелочи. Леотихид был даже благодарен тестю за то, что тот добровольно взял на себя все хлопоты по сбору войска. Если для Леотихида война была худшей из жизненных ситуаций, то для Амомфарета в войне заключался весь смысл его жизни.