МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

6. В случае досрочного выполнения заданий или дискредитирующего поведения командируемых представители Рабоче-крестьянской инспекции сообщают об этом полпреду и торгпреду на предмет откомандирования в Советский Союз.

7. Предоставить право полпредам по предложению представителей РКИ в 24 часа откомандировывать в Москву лиц, находящихся в заграничных командировках».

Сами полпреды позволяли себе возражать наркому и оспаривать его указания. Вообще вели себя достаточно самостоятельно. Наркомат наводил дисциплину с помощью постановлений политбюро. Скажем, в 1926 году приняли такое решение:

«Об отлучках работников полпредств

а) Считать неправильным разрешение, данное НКИД, на одновременные отпуска тт. Розенгольца и Майского — основным работникам полпредства в Англии.

б) Ввиду заявления НКИД о том, что в парижском полпредстве одновременно (без разрешения НКИД) ушли в отпуск тт. Раковский и Давтян, предложить НКИД немедленно принять меры к тому, чтобы полпред (или советник) был вызван на место своей работы в Париже.

в) Обязать НКИД принять меры к тому, чтобы впредь вопросы об отлучках (об отпусках, выездах в Москву и т. п.) основных работников полпредств производились с разрешения НКИД, а в нужных случаях и ЦК.

г) Разослать это постановление всем полпредам…»

До начала массовых репрессий дипломатическая служба, как, впрочем, и вся жизнь в стране, еще не устоялась. Многое решали личные отношения и связи в центральном аппарате. В двадцатых годах (очень широко) и еще в начале тридцатых некоторые полпреды — бывшие крупные партийные работники — напрямую обращались к членам политбюро, с которыми у них были личные отношения, а то и к самому Сталину. Партийный статус Литвинова был выше, чем у Чичерина, но он не принадлежал к верхушке, поэтому недавние партийные работники не чувствовали себя его подчиненными. Хотя Литвинов, как и его преемники, требовал, чтобы все обращения наверх шли через наркомат.

Полпред в Чехословакии Александр Яковлевич Аросев жаловался Сталину: «Ведомство не хочет, чтобы полпред имел возможность непосредственно сноситься с политбюро или его членами. Ведомство хочет, чтобы на всех постах стояли его чиновники». Аросев не упускал случая отметить, что Литвинов близок к правым, а замнаркома Крестинский — и вовсе троцкист. Литвинов ничего не мог поделать, потому что Аросев когда-то учился вместе с Молотовым, а с Ворошиловым отбывал ссылку.

Сталин не возражал, когда полпреды обращались к нему напрямую. Советских представителей в наиболее крупных странах он принимал у себя в Кремле. Это позволяло получать дополнительную информацию, в том числе о взаимоотношениях внутри наркомата, хотя никакой самодеятельности дипломатам генеральный секретарь не позволял. Главным в сталинской дипломатии было сознательное самоограничение: каждый должен заниматься тем, что ему поручено, точно и буквально исполнять указания руководства.

Посол в Швеции Александра Михайловна Коллонтай записала в дневник в 1933 году после встречи со Сталиным: «В нашей работе не надо быть инициативной. Надо «проводить задания».

22 декабря 1933 года Литвинов жаловался Сталину относительно кадровых назначений в полпредстве в США, из-за которых он разошелся во мнениях с полпредом Александром Трояновским: «Вы неоднократно (и еще на днях) упрекали меня, что я не пользуюсь своим авторитетом наркома в своих сношениях с полпредами. Вы, вероятно, согласитесь, что не может быть этого авторитета у наркома, когда при его конфликте с полпредом по делу, в котором полпред ничего не может понимать, ЦК всецело решает вопрос в его пользу…»

Став наркомом, Литвинов обновил состав послов, бывших политиков сменяли первые профессиональные дипломаты. Подбором дипломатических кадров занимался организационно-распределительный отдел ЦК, в котором был заграничный сектор. На дипломатическую работу переводили с партийной, брали людей с производства. Им зачастую не хватало элементарной подготовки. В 1934 году политбюро утвердило проект постановления Совнаркома о передаче из резервного фонда в распоряжение Наркомата иностранных дел средств, необходимых для организации Института дипломатических и консульских работников. Его слушателям также решением политбюро предоставили отсрочку от призыва в армию и освободили на время учебы от военных сборов.

Непосредственно дипломатами занималась комиссия по проверке товарищей, вернувшихся в СССР с заграничной работы. Она существовала внутри аппарата партийной инквизиции — Центральной контрольной комиссии.

11 августа 1937 года Георгий Максимилианович Маленков, восходящая партийная звезда, заведующий отделом руководящих парторганов ЦК, докладывал Сталину: «По Вашему поручению отобрано пятьдесят работников для Наркоминдела. Все эти работники проверены в Орграспредотделе ЦК ВКП(б), а также и через НКВД. Каждого из отобранных товарищей я принимал, после чего с ними знакомился тов. Литвинов».

В 1938 году ввели новое правило: все работающие за границей должны приезжать в отпуск на родину, чтобы чекисты могли к ним присмотреться.

В решении политбюро записали:

«1. Установить, что работники заграничных учреждений СССР обязаны свой отпуск проводить в Советском Союзе.

2. Предложить наркоматам оплачивать проезд работников заграничных учреждений СССР, приезжающих в отпуск в Советский Союз».

Внешнеполитические вопросы в политбюро решали Сталин и Молотов, причем генеральный секретарь старался вникать во все серьезные проблемы и часто не соглашался с мнением наркомата. В письмах к Молотову или Кагановичу он не стесняется в выражениях: «Карахан вел себя глупо и неприлично… Карахан и Литвинов допустили грубую ошибку… Надо высечь НКИД за спячку, слепоту, близорукость. А вместо этого вы плететесь в хвосте за зеваками из НКИД».

Советские руководители в течение долгого времени отказывались встречаться с иностранными государственными деятелями и дипломатами. Только в 1933 году в Кремле стали принимать некоторых иностранных послов. А первым европейским министром, которого приняли в Москве на высшем уровне, был англичанин Энтони Иден, тогда лорд — хранитель печати. Ездить за границу Сталин категорически отказывался.

В конце двадцатых годов установилась практика, когда любые ключевые заявления дипломатов, текст документов и переписка с другими странами, директивы советским делегациям на международных переговорах должны были получить предварительное одобрение политбюро, как высшего в стране органа власти.

В конце двадцатых — начале тридцатых годов политбюро заседало четыре или три раза в месяц. С середины тридцатых, когда Сталин окончательно перестал считаться с соратниками, заседания стали проводиться нерегулярно.

А когда политбюро работало по расписанию, это был напряженный день. Начинали в одиннадцать утра, заканчивали иногда в семь вечера, но делали перерыв на обед. Все приглашенные толпились в секретариате — небольшой соседней комнате. Их вызывали по очереди. До осени 1929 года заседания политбюро вел глава правительства Рыков, потом Молотов. Сталин сидел на противоположном от председательствующего конце стола, внимательно слушая выступавших. Иногда вставал и ходил по комнате, потом высказывал свое мнение. Если между членами политбюро возникали споры, вопрос немедленно снимался с обсуждения и отправлялся на дополнительную доработку. Неподготовленные вопросы не рассматривались.