Стать Джоанной Морриган - Кейтлин Моран

И я даже не соврала про живот. Он действительно разболелся, но уже потом, потому что я съела все, что было на столе. Я съела весь свой день рождения.

А потом пошла спать. 

И все-таки жизнь в Вулверхэмптоне проходит не без приятностей и интересностей. В четверг мы везем Люпена к стоматологу, и ему вырывают сразу пять зубов.

Наверное, поэтому он так много плакал в последнее время. По натуре он вовсе не меланхолик и не страдалец. У него просто болели зубы. Врач сказал, что они насквозь гнилые и их надо срочно удалять. Люпену дали общий наркоз и вырвали пять зубов. Операция длилась час.

– Это всего лишь молочные зубы, сынок, – бодрым голосом говорит папа по дороге домой. Люпен лежит, распластавшись, на заднем сиденье фургончика, положив голову на колени Крисси. – Начальные зубы! Теперь у тебя вырастут уже настоящие взрослые зубы. Скоро будешь запросто разгрызать кирпичи, как в «Челюстях»!

Люпен держит в руках пакетик с конфетами, которые ему выдали в качестве вознаграждения. Других систем поощрения у нас нет. За свои зубы Люпен получил леденцы, карамель и ириски. За леденцы, карамель и ириски он расплатился зубами. В каком-то смысле мы тут имеем идеальную зубоврачебную круговую систему для детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста.

– Когда я был маленьким, у нас у всех были гнилые зубы, – говорит папа через плечо. – У всех до единого! У всех дядьев! У твоего дяди Джима был один зуб, черный насквозь. Насквозь. Мы называли его «чертов зуб». У твоей бабушки не осталось ни одного своего зуба уже к двадцати восьми годам. Она носила вставные челюсти. Говорила, что потеряла по зубу на каждого из своих детей.

– Похоже, у Люпена тоже не осталось ни одного зуба, – говорит Крисси.

Мы все смотрим на Люпена. Вроде бы понимаем, что не надо смотреть, но все равно смотрим. Он еще мутный, как будто пьяный – до конца не отошел от наркоза, – и каждый раз, когда он открывает рот, кажется, что у него не хватает одной пятой лица. У него на лице – красные влажные бреши. У него больше нет рта – просто дыра.

Крисси молча касается пальцем щеки Люпена, хочет, чтобы я посмотрела. Когда Люпену рвали зубы, ему разворотили еще и губу. У него нет зубов и повреждена губа. Во рту – какое-то кровавое месиво. Остался единственный передний зуб, правый центральный резец. Торчит, как башня мартелло на пустынном берегу, омытом кровью. Бедный Люпен.

Мы приезжаем домой. Мама сделала генеральную уборку, как это бывает только перед приходом гостей. Сегодняшний почетный гость – развороченный рот Люпена. Его усаживают на диван, на самое лучшее место, где пружины еще не продавлены вусмерть, и укрывают самым мягким пледом, и когда Люпен окончательно отходит от наркоза, он развлекается тем, что заставляет нас с Крисси делать всякие унизительные вещи в обмен на конфеты.

Крисси приходится изображать орангутанга, застрявшего под креслом. Мне приходится признаваться в любви всевозможным не самым приятным персонажам вроде мистера К. из «Счастливых дней» или Перчатки из «Желтой подводной лодки». В конце концов Люпен доводит меня до слез, мама приходит в гостиную и ругает нас всех.

Мы с Крисси делаем вид, что готовы унижаться исключительно для того, чтобы развеселить Люпена. На самом деле мы унижаемся ради конфет. Сегодня на ужин у нас макароны с вареной капустой. А нам хочется маленьких радостей, стремительных и сиюминутных, как их определяет Джон Кайт. Люпену достается целая банка рисового пудинга, политого вареньем. У него нет зубов, он не может жевать макароны с капустой.

– У меня лучший ужин! – говорит он.

Ладно, не будем его затыкать. Пусть ребенок порадуется.

 – Они прикольные, – говорит Крисси чуть позже. Мы сидим на полу в спальне, все трое. Сидим в кружок и играем с вырванными зубами Люпена. Крисси принес булавку и теперь сосредоточенно выковыривает из зуба мягкую гниль.

– Он пахнет? Пахнет гнилым? – спрашивает Люпен.

Крисси нюхает зуб.

– Нет, не пахнет.

В комнате все равно ощутимо воняет. Минут десять назад Крисси зажег спичку и поднес ее к зубу, чтобы сжечь прилипший к нему микроскопический кусочек десны.

– Как бекон из человечины, – сказал Крисси.

Запах был точно такой же, как от сожженных волос. На зубе остались черные подпалины. Кто бы мог подумать, что из зубов можно извлечь столько веселья!

Я бросаю три зуба вместо монет для гадания по «И Цзин», по китайской «Книге перемен». Мне выпадает сорок четвертая гексаграмма: «Сближение».

Я смотрю в книжке, что она означает.

– «У женщины – сила», – читаю я вслух. – Это наверняка про меня! У меня все получится! Я выйду замуж за Джона Кайта!

Я поднимаю вверх два больших пальца. Хлопаю себя по бедру. Бью кулаком в воздух.

Читаю дальше:

– «Не показано брать жену».

Братья смотрят на меня с видом «Кто бы сомневался».

Я смотрю на зубы Люпена и говорю:

– Брошу еще раз. Надо перегадать.

Однажды я бросала монетки девять раз подряд, пока не добилась хорошего предсказания. Вот и теперь я бросаю Люпеновы зубы, пока «И Цзин» не подтверждает, что я перееду в Лондон, буду жить на Розбери-авеню и выйду замуж за Джона Кайта, а Стивен Фрай нас обвенчает. На то, чтобы устроить желанное будущее, иной раз уходит вся ночь. Но время у меня есть.

В последнее время мы только и делаем, что гадаем по «Книге перемен». Пока идет разбирательство по нашим пособиям, мы все помешались на предсказаниях будущего. Это дает ощущение контроля над собственной жизнью, хотя ощущение, прямо скажем, ничтожное.

Мама почему-то решила, что у Крисси есть дар к прорицаниям, и теперь чуть ли не через день просит его погадать всем домашним – что готовит нам будущее, – и вечно требует «освежить» предсказания, пока не выпадет что-то хорошее.

– Все будет так же, как было вчера, – говорит Крисси, бросая на пол гадательные монетки.

Чаще всего мы гадаем на папу: выйдет у него что-нибудь или нет.

Понимая, что время уже поджимает – мировая известность или ночлежка для нищих! пан или пропал! – папа удвоил усилия, призванные обеспечить его возвращение в Элизий рок-н-ролла и меда. С нашего общего согласия он взял десять фунтов из денег, отложенных на еду, и разослал свои новые демки в двенадцать лондонских звукозаписывающих компаний. Мне наконец-то представился случай воспользоваться совершенно ненужной со всех точек зрения перьевой ручкой, которую мне подарили на Рождество. Теперь она пригодилась, чтобы написать адреса на конвертах: «Virgin Records», «Island Records», «WEA». Папа отправил им свою последнюю версию «Бомбардировки», переработанной в стиле классического мэдчестера с закосом под «Happy Mondays».

Скажу честно: меня удивила его увлеченность современным роком. Однажды папа вошел в гостиную, когда я смотрела «Поп-топ», и я была абсолютно уверена, что он сейчас пустится в классические разглагольствования бывшего хиппи об идиотской (с его точки зрения) современной музыке. Я не только морально готовилась к жаркому спору, я его предвкушала. Мне хотелось поспорить с папой от имени всего своего поколения и почувствовать себя беспощадно и яростно юной.