Стать Джоанной Морриган - Кейтлин Моран

Когда электричка выходит из тоннеля на Юстонском вокзале, белые стены светлы, высоки и покрыты плющом. Как будто въезжаешь в древний богатый Рим.

«D&ME». Лифт. Коридор. Иду прямиком в вечно пустынный женский туалет и встаю перед зеркалом.

– Привет опять, – говорю я себе. На этот раз я подготовилась. В одной руке – пачка «Силк Кат». Женщины из рабочего класса курят только «Силк Кат». В другой – бутылка вина. Я приняла волевое решение, что начну пить. Прямо здесь и сейчас, на глазах у коллег по журналу. Да, теперь я такая.

Я долго думала, что из спиртного купить для такого случая. Как я понимаю, это важный этап взросления – выбрать себе алкогольный напиток. В книгах все так и бывает: о человеке нередко судят по тому, что именно он пьет.

«Он пьет только виски!» Или: «Конечно, шампанское!»

В конце концов я зашла в винную лавку неподалеку от здания вокзала и купила бутылку «MD 20/20», ядовито-зеленого крепленого вина, весьма популярного в девяностые годы.

Во-первых, оно дешевое. Во-вторых, у него яркий, радостный цвет. И еще я заметила, что на пустыре за городским парком, где по вечерам собирается молодежь, у кострищ из обожженных пружинных матрасов и аккумуляторных батарей валяются по большей части бутылки из-под «MD 20/20», из чего можно сделать вполне однозначный вывод, что молодежь моего круга отдает предпочтение бюджетной крепленой бормотухе.

Я раздумываю, может быть, стоит сделать глоток перед тем, как идти на совещание – прямо здесь, в туалете, – но решаю, что лучше не надо.

Какой смысл пить, если этого никто не видит?

Конференц-зал редакции почти полон. Люди сидят на стульях и на столах, курят и разговаривают.

– Леди и джентльмены… МИСТЕР ЭЛТОН ДЖОН!!!!! – объявляю я с порога. Многие смеются. Значит, по сравнению с прошлым разом я уже выступаю достойно.

– Уайльд, – говорит Кенни, глядя на меня. На мои волосы, на бутылку «MD 20/20» у меня в руке. – Ты теперь косишь под Джоплин.

Я открываю бутылку и предлагаю общественности:

– Кто-нибудь хочет глотнуть?

Все вежливо отказываются. Я отпиваю маленький глоточек из горлышка.

Это мой первый в жизни глоток алкоголя. Ощущения совершенно убийственные. Пиздец как он есть. Прошибает до самых печенок. Глаза нещадно слезятся и лезут на лоб.

– Ну слава богу. Так уже лучше, – говорю я, ставлю бутылку на стол и вытираю рот тыльной стороной ладони. Притворяйся, пока не начнет получаться. – Ночь была лютой.

Мое заявление встречено смехом. Мне удалось позабавить народ. Образ «разбитной, чуть поддатой девицы» заходит значительно лучше, чем все отсылки к «Энни». Кажется, я нашла свою нишу.

– Ладно, давайте начнем совещание, пока Уайльд не нашла телевизор и не принялась вышвыривать его из окна, – говорит Кенни и пинком закрывает дверь, не вставая со стула.

Если бы я рецензировала себя на втором совещании по сравнению с собой же на первом, я дала бы себе семь звезд из десяти. Я не только выдала три шутки, рассмешившие всех и каждого – когда заговорили о Принсе как о секс-символе нашего времени, я сказала: «Прошу прощения, но если судить с точки зрения женщины – каковой я являюсь почти всегда, – Принс все-таки мелковат для секс-символа. Разве что запихать ему в зад электрический провод и использовать его как вибратор», и все ДОЛГО и ГРОМКО смеялись, – но и изрядно укушалась под конец.

Разумеется, я не раз видела, что происходит с подвыпившими людьми, но видела только внешние проявления. Теперь же я знаю, что происходит внутри. Коленям тепло, и вся тревожность как бы растворяется в густом сиропе, приятном, тягучем и мягком. Как почти все лекарства, на вкус алкоголь отвратителен – но он тебя лечит. Он лечит. Если бы я принимала по четыре столовые ложки спиртного в день, мне не пришлось бы кусать пальцы. Алкоголь – панацея от искусанных пальцев и от всех тревог. Мэри Поппинс пьет свою ложку пунша с ромом. Джон Кайт сладострастно за ней наблюдает. Мои мысли кружатся в благостном алкогольном вихре.

В конце совещания Кенни выдает сакраментальную фразу: «Это все на сегодня, а теперь мы все дружно и весело пиздуем в паб».

И в этот раз я пиздую в паб – дружно и весело – вместе со всеми.

Я оказалась в пабе второй раз в жизни – и дублинский паб не считается, на самом деле. Потому что тогда я пила кока-колу.

Но в этот раз, подогретая целительным «MD 20/20», я вдруг понимаю, что из всех зданий в мире – музеев и библиотек, больниц и красивых хороших домов – пабы самые лучшие. Как всегда говорит папа, пабы – прибежища пролетариата. Дворцы для малоимущих.

В 1993 году пабы переживают наивысший расцвет своего благородного великолепия. На каждой улице в каждом городе присутствует хотя бы одна из этих блистательных викторианских цитаделей: зеркала в богатых позолоченных рамах, огромные окна с витражными переплетами, столы, отлакированные столько раз, что кажется, будто их сплошь залили мясной подливкой.

На каждом столе стоит пепельница, в самом центре. И когда все садятся за стол, ты понимаешь, что эта пепельница – центральная ось всей вашей компании.

Весь день и весь вечер стол будет вращаться, как карусель, все быстрее и быстрее, но пока ты держишься взглядом за пепельницу в самом центре, ты не свалишься с карусели и не вылетишь за дверь. Владельцы пабов не зря ставят пепельницы в тех местах, где они меньше всего подвержены действию центробежной силы. Владельцы пабов – люди ответственные и заботятся о безопасности своих клиентов.

– Долли, что будешь пить?

Народ из «D&ME» занял самый большой стол, и Кенни готовится заказывать выпивку. У меня в кошельке четыре фунта, я достаю кошелек, но Кенни машет рукой: мол, убери.

– Что будешь пить? – повторяет он свой вопрос.

Я говорю:

– Пожалуй, я бы продолжила «MD 20/20», сэр.

Кенни смотрит на меня.

– Э… думаю, здесь не подают крепленые вина, – осторожно говорит он. – Хотя мы можем сгонять на кольцо Ватерлоо и спросить у тамошних бомжей. Может, у них и найдется початая бутылка. Я уверен, они с удовольствием обменяют ее на… дохлую крысу, или размокшую газету, или что-то еще.

Я лихорадочно вспоминаю все спиртные напитки, о которых когда-либо слышала. В голову почти ничего не приходит. Вертятся мысли о Кэри Гранта в баре аэропорта, но я точно не помню, какой там был коктейль: то ли «Винт», то ли «Финт», – и не хочу ошибиться. Что вообще люди пьют?

– Тогда сидр с содовой, – говорю я в итоге.

Кенни смотрит на меня.

– Сидр… с содовой? – переспрашивает он.

– Да! – говорю я оживленно. – Так пьют в Мидлендсе. Сэр.

Зизи бросает быстрый взгляд в мою сторону. Он сам из Мидлендса. Он знает, что там так не пьют.