Град Камен. Путешествие в Китеж - Николай Морохин

Утром нижегородский поезд прибывает в Казань. Но прежде, чем на перроне зазвучит по этому случаю марш Салиха Сайдашева, на пару минут раскроется великолепная панорама Казанского кремля, города на берегах широко разлившейся Казанки. Белый кремль, благородные изгибы устремленных вверх конструкций мечети Кул Шариф, купола Троицкого собора. Светлые новые дома, построенные с любовью.

Бывшая столица ханов собирала под своими крышами татар и русских, растила грандиозные таланты. Ей доверили выпестовать один из самых первых в России провинциальных университетов. Здесь звучал бархатный, страстный бас молодого Шаляпина и тоже страстный, картавый голос Ленина – человека, искавшего для мира справедливости. По улицам Казани бродил, складывая и запоминая строчки татарских стихов юноша Тукай. Отсюда ушел защищать Россию Джалиль. Здесь открылись удивительные, иррациональные свойства пространства Лобачевскому.

Казань

Может быть, какой-то именно такой изгиб реальности и спрятал когда-то Китеж?

Мои казанские знакомые и коллеги в Нижнем удивляются иногда, как это я так с лету выговариваю: Фатых Ибрагимович, Ильгиз Файзерович, Айрат Марсович, Райхана Галимзяновна, Фарит Муллаянович, Вахит Меликович. Как запомнил?.. Да легко: люди хорошие!

Казань – это удивительная среда. Здесь рядом живут и работают русские и татары. Они умеют быть доброжелательными, открытыми на улице и в троллейбусе, умеют по-свойски заговорить с незнакомым человеком и вселить в него уверенность. Русские и татары научились здесь не обижать друг друга, но и не изображать при этом европейскую бесполую политкорректность, осторожную учтивость. Они готовы пошутить друг над другом и вместе посмеяться шутке. Они безгранично уважают святыни друг друга, и оттого эти святыни красиво соседствуют: не соперничают – кто выше, кто красивее, кто древнее, не кичатся горделиво пресловутой намоленностью, а создают над собой общую, единую ауру святости, как радугу. Потому что воплощают одну из самых заветных идей каждой настоящей религии – идею человеческого братства перед лицом неба.

Казань – это итог тысячелетий кочевой жизни тюркских племен, поколений, которые грезили необыкновенным будущим, которые текли потоками по равнинам Евразии, не ведая куда. Это финал войны, в которой волшебным образом не оказалось побежденных.

И это торжество над вековечным злом, над Батыем. Над арифметической организованностью его войска, которая напоминала организованность насекомых. Над моралью, которая предписывала не относиться к «чужим» как к людям и попирать их святыни. Над безысходностью.

Это победа, это услышанная молитва китежан.

* * *

Бывает, что выходят наверх, на берег озера люди из града Китежа, если кто приглянется им – к себе приглашают. Один очень верующий мужчина был как-то на озере, молился. Вдруг из горы старик вышел и говорит:

– Пойдем к нам, тебе можно.

А мужчина не сообразил, не понял и говорит:

– Да я дома-то не сказался. Сейчас я схожу да вернусь.

Сходил в деревню, ворочается, а никого уж нет возле озера.

А то еще рассказывают: ехал мужик на лошади мимо Светлояра и вдруг вышел из горы старец да и смотрит, смотрит на лошадь-то.

Потом старец ловко так остановил телегу и говорит хозяину:

– Продай лошадь.

Ну, мужик подумал немного, прикинул что-то в уме и отвечает:

– А что ж, бери, только уж с упряжью вместе.

Тот согласился, купил.

Мужик-то и спрашивает:

– Да ты откуда?..

Старик говорит:

– Да я из града Китежа.

Мужик-то и не сообразил ничего.

Домой пошел и рассказал соседям; так, мол, и так, старик из города Китежа лошадь у меня купил.

Ему говорят:

– Да ты что! Город-то давным-давно провалился, и озеро теперь на его месте.

Мужик-то и рот разинул.

Уже не помню, какая именно задача привела меня в тот день в командировку в Чебоксары.

Работа в университете перестала меня кормить в середине 90-х. Надо было что-то делать. И найти должность в железнодорожной газете казалось мне куда более достойным вариантом поддерживать свою жизнь, чем у тех моих коллег, которых видел на рынке торгующими какой-то домашней мелочью или старыми книгами. Не хотелось и другого – попрошайничать возле каких-то фондов, выдающих гранты, пытаться предлагать себя как исполнителя исследовательских работ, якобы лежащих в русле их задач. Какие общие задачи у меня могут быть с «добрым» филантропом Соросом? Или с гуманитарными фондами, учрежденными государством? Это то самое государство, которое только что отобрало последние деньги у всю жизнь работавших пенсионеров, у меня. Это его телевидение истерично проклинало мое Отечество – так что брызги слюны очередного сванидзе, казалось, преодолевали стекло экрана. Кормиться с их рук?..

Да, нужно было погрузиться в написание статей о колесных парах, о новых технологиях, о логистике. Но в конце концов, в детстве меня всегда увлекала железная дорога, поезда, и даже их расписания казались мне романтичными. И потому теперь я не кривил душой, говоря, что новое занятие нравится и что людей, о которых пишу, я глубоко уважаю.

Однако то, что называлось научным материалом, не желало меня отпускать. Вечерами, если хватало времени, я писал диссертацию о традиционной культуре поволжских народов.

Как тяжела была дорога к тем крупицам знаний о древних верованиях, об обычаях народов Поволжья, о которых шла речь в моем исследовании! В самом прямом смысле – дорога. Полевой материал – это многие пройденные пешком версты между деревнями. Иногда пройденные совершенно бессмысленно – и не надо расхожих слов про то, что отрицательный результат – это тоже результат. Полевой материал – это ответы людей на сложные вопросы о древности, об их предках. Это то, о чем не станут говорить с первым встречным, требовалось сперва поверить собеседнику.

Первые компьютеры были уже в ходу. Моя громоздкая «персоналка» невероятно долго грузилась, с жужжанием читала большие тоненькие дискеты с кусками будущего текста монографии, часто ломалась. Но всерьез помогала жить и придавать форму мыслям. Правда, лучше, привычнее было пока все-таки записывать факты и цитаты на нарезанных листах бумаги, перекладывать их бесконечно, систематизировать материал, чувствуя его вот так – руками и пытаясь пробить логический ход рассуждений вперед.

Иллюзии, что я знаю много о том, о чем пишу, не было. Но казалось: в наиболее простых вещах, связанных с нашим Средним Поволжьем, я ориентируюсь, и неожиданностей, по крайней мере серьезных, не предвидится.

Ехать в эту командировку в жаркий летний день не хотелось. Она выраженно отвлекала от этого раскладывания карточек и медленного продвижения вперед, чем я позволил себе увлечься. И все это надо было на несколько дней отложить, забыть, ехать в Чебоксары, конечно же, на железнодорожную станцию, а не в библиотеку, в чем-то срочно разбираться и также срочно об этом готовить текст.