Оживший - Александр Шувалов

— Хочется верить, — буркнул тот и удалился.

— Ну что, — бодро спросил полковник, — будем заканчивать комедию?

— Подождите, — возразил я, — а как же второе требование?

— Слушаю.

— У палаты моего товарища выставляется ваша, повторяю, ваша, а не милицейская, охрана. Как только состояние здоровья позволит, вы отвезете его куда положено.

— Принимается, — весело ответил он, — а где остальные ваши подельники, растворились в воздухе?

— Скрылись в канализации, — любезно ответил я, — давайте действительно заканчивать.

— Я только за.

— Это действительно взрывчатка — я пнул ногой сумку, и она оказалась возле него, — почти кило пластита.

— О как. — Он расстегнул застежку на сумке. — Действительно, пластит и почти кило. А где взрыватели?

— Нету.

— А как же ты собирался его взорвать?

— И в мыслях не было. — Я перекинул полковнику брелок.

— Понятно, — хмыкнул он и протянул руку. — Твой ствол.

— Нет никакого ствола, — расхохотался я, — и не было, — достал из кармана и выложил на стол наручники, вытянул перед собой руки. — Вяжите меня, люди добрые.

— Сюда, — скомандовал он.

Двое в камуфляжной форме и в масках вышли из-за угла и направились к нам, держа меня под прицелом.

— Круто.

— Сейчас это называется «нанотехнология», — пояснил он и, обращаясь к подошедшим двоим, скомандовал: — Минуту! — Те застыли, как гипсовые пионеры в парке. — Один вопрос, вернее, два.

— Слушаю.

— Почему ты все время лыбишься?

— Настроение хорошее, — ответил я и ничуть не соврал. Действительно, почему я должен плакать? Все прошло успешно: я догадался об основной акции, Кира вычислил, когда и где окажется сегодня поутру Режиссер, Берта, Дед и Сиротка сработали четко. Нам очень повезло с теми четырьмя, пришедшими на склад. Кира выжил. Что с нами будет потом? Не знаю, потом будет потом. — Второй вопрос.

— Кто ты такой, черт подери?

— Сам бы хотел это знать.

— Пакуйте! — Мне завернули ласты за спину. — Без экстаза!

Меня поставили в позу пловца на старте и поволокли на выход.

В машине, куда меня затолкали, мне опять стало очень жарко, потом холодно, потом снова жарко и, наконец, просто хреново. Я то погружался в напоминающее краткий сон состояние, то приходил ненадолго в себя. И так несколько раз. Когда машина остановилась, меня взяли за шиворот и скомандовали: «На выход!» Последнее, что осталось в памяти, это то, что я делаю шаг наружу. Потом все, погас свет и выключился звук.

Лирическое отступление пятое.

Семейное.

— Проходи, Игорь, располагайся. — Восседающий в напоминающем трон, помпезном офисном изделии с наворотами сделал ленивый приглашающий жест. — Сейчас освобожусь.

Тот послушно прошел и расположился на каком-то крохотном низеньком пуфике (с которого на хозяина кабинета приходилось смотреть снизу вверх) в некотором отдалении от громадного, покрытого зеленым сукном стола, за которым в поте лица трудился видный представитель губернской элиты и, по совместительству, муж его матери. С интересом осмотрелся по сторонам. Увиденное впечатлило.

Любовно отреставрированная антикварная мебель, многочисленные, со вкусом расставленные по цвету корешков, книги на полках. Дипломы и сертификаты вперемежку с саблями и ятаганами на стенах, пушистые ковры на полу, прикрытый экраном камин.

Государственный герб на стене прямо над головой увлеченно работающего с документами хозяина кабинета и равноудаленно по обе стороны от него — коврики с вытканными портретами законно избранного и предыдущего/последующего. Для полного комплекта государственных символов не хватало только флага и гимна. В общем, воплощенная в жизнь мечта выросшего в хрущобе мальчугана из многодетной семьи.

Вынырнув наконец из пучины государственных забот, отчим извлек из папиросницы карельской березы сигаретку, прикурил от массивной настольной зажигалки и остро, сверху вниз посмотрел на пасынка.

— Скажи-ка мне, Игорь, ты любишь Россию?

Тот замялся. В организации, где он служил, говорить об этом всегда считалось дурным тоном. Много и часто чирикающие о неземной любви к отечеству там не приживались и рано или поздно куда-нибудь отваливали. Чаще всего — по головам на повышение, в места запредельной концентрации патриотизма. Остальные — просто, как могли, выполняли приказы, проливая при случае за это самое отечество кровушку. Свою и чужую.

— Ты не ответил.

— Ну да, конечно.

— Конечно, — передразнил тот. — Ты пойми, Игорь, Россия…

«Священная наша держава… — пронеслось в голове у того. — Как раскудахтался, державный наш, поди, забыл уже…»

Ровно десять лет тому назад прибывший в законный отпуск старший сержант Коваленко стал свидетелем безобразной драки во дворе родительского дома, вернее, даже не драки, а избиения. Трое молодых, деревенского вида недорослей в дешевеньких спортивных костюмах от всей души метелили его отчима, успешного коммерсанта Павла Георгиевича.

Вообще-то сильно сказано — метелили. Бить по-настоящему эти сопляки совсем не умели. Просто махали граблями кто во что горазд и орали дурными голосами. Навешав нападавшим тумаков и пинков, Игорь повел отчима домой. Там-то и выяснилось, что пострадал тот в основном морально, то есть обделался. А в остальном обошлось без жертв и разрушений, всего-навсего расквасили нос, расцарапали ухо и оторвали нагрудный карман пиджака.

— Валить! — визжал отчим, размазывая кровь и сопли по полным щекам. — Немедленно! Из этой вонючей страны!

— Успокойтесь, дядя Паша, — тихонько хихикая, несмотря на трагизм ситуации, попросил Игорь, потому что воняло как раз не от страны, а от отчима.

Через часок-другой во двор приехали пацаны посерьезнее, шестеро на двух не очень новых иномарках. Игорь вздохнул и пошел во двор разбираться. Не успел выйти из подъезда, как на него бросились сразу четверо. Двор огласился леденящими душу воплями. Как выяснилось, трое из приехавших учились с ним в одном классе, а четвертый, бригадир всей этой команды, целых полтора года стоял с Игорем в паре на тренировках по самбо.

— Хрен с ним, с барыгой! — прорычал он. — А этого в машину!

Коваленко затащили в автомобиль и увезли, не вывезли, а именно, увезли на природу, где вся честная компания нажралась в лохмотья, а утомленный почти двухгодичной трезвостью воин — больше всех. Домой его приволокли неподвижного, как знамя в чехле, позвонили в дверь и испарились, оставив тушку на коврике. А отчим, помнится, начал собирать документы на выезд и даже нанял репетитора по английскому.

Вообще мутное тогда было время. Коммерсанты разводили народ и с энтузиазмом кидали друг друга. Бандиты шкурили коммерсантов и крышевали их от самих себя. Государство, занятое сугубо своими делами, в эти игры на свежем воздухе не вмешивалось, прощая и тем и другим мелкие шалости и позволяя близким к себе уважаемым людям разворовывать себя и растаскивать по офшорам. Так все и было, боги — на Олимпе, на земле — барыги с бандитами, а где-то за кустиками — менты в красивых фуражках и прочий чиновный люд в ожидании мелких подачек. Это потом, когда станет можно, все они повылазят оттуда и примутся за дело, да так ловко, что «лихие девяностые» многим покажутся утраченным раем. Это те, прежние, брали долю, нынешним, слугам государевым, подавай все и сразу.