Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина - Анатолий Яковлев

Учитывая дальнейшее развитие событий, а именно «славную революцию» 1688 г., можно сказать, что Яков II оказался заложником политики Карла II, направленной на установление монополии «англиканского роялизма». Решить свою основную задачу – насаждения в стране католичества – Яков не мог, опираясь на англиканскую церковь, которая была настроена против возрождения «папизма» в любых его проявлениях. Королю требовалась поддержка более широких кругов английского общества, поэтому в стране совершенно неожиданно, после гонений последних четырех лет правления Карла II и первого года правления Якова II, развернулась масштабная кампания поддержки вигов и нонконформистов, в том числе на выборах в местные органы власти и в парламент.

Позже, в преддверии «славной революции» 1688–1689 гг., непримиримые враги – тори и виги – оказались едины в желании сместить короля Якова. Более того, появились признаки сближения англиканской церкви и диссентеров, которым обещали более толерантный режим после устранения католической угрозы. Но в 1686 г. искушение было слишком велико. И когда корона предложила покровительство, многие виги и диссентеры согласились на сотрудничество. Появились и суперколлаборационисты – из числа тори, не просто искавшие покровительства, но порой даже переходившие из англиканства в католицизм. После «славной революции» многие из них вернулись в англиканскую церковь. В этом была своя логика. Многие виги после событий 1688–1689 гг. тоже предпочли как можно быстрее стереть из собственной памяти и памяти окружающих свой «коллаборационизм», обвинив в своем падении злонамеренных агентов короля, служивших «папству» и «рабству».

Среди коллаборационистов, впрочем, так и не оказалось Локка, который весьма негативно реагировал на любые попытки уговорить его вернуться в Англию и поддержать политику Якова II.

Как отмечает Голди, Локк не только осуждал манипуляции агентов короля на выборах в местные органы власти и в парламент, напоминавшие прежние манипуляции Карла II, но и предложил в двух местах «Второго трактата» (параграфах 216 и 222) аргументы, доказывавшие противоречие этой процедуры с волей «народа» и предупреждавшие об угрозе, которую она представляет для общественной безопасности. Эти два места, а также целый ряд других, в частности параграф 239? в котором Локк ссылается на «египетских надсмотрщиков», соотносимы с реалиями правления Якова II. Кроме того, если Локк что-то знал о готовящемся вторжении Вильгельма Оранского (а он, как и многие другие осведомленные люди того времени, был в курсе этого предприятия), его отказ сотрудничать с королем диктовался не только неприятием политики Якова II.

Среди коллаборационистов было много друзей Локка из числа вигов, вероятно не видевших другого выхода, кроме сотрудничества с короной. Многим это сотрудничество стоило дальнейшей карьеры. После революции началось преследование Уильяма Пенна, заподозренного в переходе в католицизм и заговоре с целью свержения власти и восстановления на троне Якова II. В заговор якобы входили, кроме Пенна, «неприсягнувший» епископ Френсис Тернер и дядя Марии II ультра-тори (и член Лондонского королевского общества с 1684 г.) второй граф Кларендон [276] .

В случае Пенна дело было, разумеется, не в поддержке самого Якова II и не в переходе в католицизм, а в использовании возможностей, которые давала «Декларация о снисхождении». Уильям Пенн был сыном адмирала Уильяма Пенна, входил в парламентскую делегацию, эскортировавшую Карла II во время его возвращения в Англию в 1660 г.; он был также комиссионером английского флота и другом лорда-адмирала герцога Йоркского.

Благодаря своему происхождению и несмотря на исповедуемые взгляды, Уильям Пенн был «своим» человеком и для Карла II (отказавшись поддерживать вигов по вопросу об «исключении» после того, как получил от короля в марте 1681 г. патент на Пенсильванию), и для Якова II, поэтому смог убедить нового короля в лояльности диссентеров. В марте 1686 г. Яков II объявил о всеобщем помиловании, и примерно 1200 квакеров были освобождены из тюрем. Это было реальное достижение, стоившее потери репутации. Можно представить себе, что происходило в голове Пенна, когда он взвешивал на своих «внутренних» весах личную репутацию и жизнь и свободу брошенных в тюрьмы людей.

«Коллаборационисты» не замечали, или не хотели замечать, что «Декларация о снисхождении» Якова II – всего лишь часть общей политики насаждения католицизма. Локк видел это очень хорошо, как и то, что Якову II противостояла англиканская церковь. И еще он понимал, что публикация в этот момент совместного, его и Тиррела, трактата о толерантности была бы, разумеется, расценена как жест в защиту политики рекатолизации.

И хотя, по словам Голди, «не монархию, но церковь периода Реставрации Локк… обвинял в самой последовательной и догматической репрессивности» [277] , тем не менее он не мог занимать позицию, которая была бы направлена против англиканской церкви. В современной историографии имеется не менее десятка гипотез об «истинных» религиозных взглядах Локка, однако ни одна из них не является достаточно обоснованной, чтобы отнести его к какой-либо иной церкви, кроме англиканской: как и большинство современников, Локк был англиканином.

К англиканской церкви принадлежали и тори, и виги различных «направлений». И тори, и почти все виги были «роялистами», т. е. не сомневались в суверенитете короны и выражали свою ей приверженность (в ситуации конституционного кризиса 1688–1689 гг. это привело к появлению роялистов, лояльных либо одному Вильгельму, либо только Якову). Вигов к середине 1690-х гг. стало принято разделять на «вигов страны» («country whigs», которые настаивали на том, что парламент должен быть не департаментом милитаризованного государства, роль которого сводится к постоянному повышению налогов, но осуществлять контроль за деятельностью исполнительной власти) и «вигов двора» («court whigs», которые считали оправданными любые способы управления парламентом, в том числе через подкуп и убеждение, ради достижения целей исполнительной власти), а тори – на непримиримых (как правило, «не присягнувших» и склонных к яковитству) и умеренных, способных сотрудничать с новой властью, но тоже выступавших при этом с резкой ее критикой. Однако никто, кроме почти не сохранившихся республиканцев, не отрицал самого института монархии.

Понятие «англиканский роялизм», на котором настаивает Голди, следует скорее соотносить с особым феноменом «priestcraft», т. е. с политикой церкви, направленной на подчинение светской власти. В этой политике высшее духовенство опиралось на короля как главу церкви. Борьба, которую, по мнению Марка Голди, Локк вел с «англиканскими роялистами», происходила скорее внутри «англиканского роялизма» за то или иное его толкование и за тот или иной политический курс.

Толкований этих было множество, и они тоже не сводились к простым политическим дихотомиям, таким как «виги – тори». Можно, конечно, сказать, что Локк выступал против репрессивной политики, которую называл «папизмом». Но обвинения в «папизме» выдвигались не только вигами в отношении тори, их выдвигали и тори в отношении вигов. Долгое время некоторые историки вообще обсуждали вопрос, кем был Локк – вигом или тори? Если не считать позиции Ашкрафта, который относил Локка к радикалам и республиканцам, и позиции Филипа Абрамамса [278] , который склонялся к трактовке политической позиции Локка как консерватора, близкого к тори, общее мнение сегодня заключается в том, что Локк был все же вигом. Но что это означает?