Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память - Юрий Невский

снайпер, боец отряда специального назначения (в котором майор Трокаль – заместитель командира), был изможден… будто одна его тень спроецирована на белую замять простыней. Лицо обожжено горным солнцем, глубоко запали подглазья, губы запеклись, черная борода торчала клочьями. Подведенная капельница отмеривала реальное время… но где пребывал он сам? Среди каких горных рек, ущелий, перевалов?

Палата, широкие окна, качающиеся ветви тополя. Коричневая плитка пола. Тусклый сероватый кафель по периметру стен. Ближе к окну еще одна кровать, пустая.

Когда они с Солодовниковым вышли в коридор, майор машинально поправил наброшенный халат, зябко поводя плечами, будто хотел согреться.

– А почему его к вам направили? Чье распоряжение? – майор остановил вечно спешащего капитана, заведующего отделением. Солодовников отводил взгляд, медлил с ответом.

– Да что с ним? Переохлаждение, воспаление легких, истощение, стресс… но почему сюда направили? – не отставал Трокаль. – Должны были в «четверку», я его там ищу. Но – нет его, никто не знает. Какая-то путаница! У вас кое-как отыскал…

«Дали указание, вот и направлен сюда» – словно написано на лице у Солодовникова. Он пробурчал что-то неопределенное, заторопился, глянув на часы. Но вдруг спросил отвлеченно:

– А там, где они были… вершина какая-то… горный массив… что?

– Старец, – ответил майор. – Самая известная вершина.

– Да, в тех местах дела очень странные творятся. Но знаешь, давай позже поговорим. Ты подожди, у меня одно дело. Постой тут, ладно… – и стремительно скрылся за дверью, в дальнем конце коридора.

Вершина… Хребты. Ледники. Трокаль стоял у окна. Мраморный подоконник кое-где (в самых «неприметных», с точки зрения курильщиков, местах) – с черными оспинами затушенных окурков. Иногда здесь все же курили… в этом было что-то удручающее. Сколько тех, кто выходил из этой палаты, так же подходили к окну, зябко передергивали плечами под накинутым халатом, будто хотели согреться. Торопливо искали, где бы покурить.

Да… а тут толщина стен… едва ли не метр… Проем окна с арочным полукружием невольно внушал уважение. Какие тайны, признания, исповеди хранят эти стены с тех самых пор… со времен НКВД, пожалуй? Майор знал, полностью название этого «заведения» – «Филиал лаборатории нейроэнергетики института экспериментальной медицины». Солодовников сказал ему, когда стал здесь работать. С капитаном пересекались редко, но могли посидеть иногда, по старой памяти. Той памяти… что хранила жаркое афганское лето… когда Трокаль впервые открыл глаза после бесконечной мглы… Она наступила вслед за яркой вспышкой, на доли секунды озарившей расщелину на горном склоне

оттуда рванулась огненная смерть

уперлась по дуге в кабину идущего впереди наливника

с грохотом лопнула

превратив искореженный металл, лобовое стекло, хлещущее топливо – в смерч, рвущийся к солнцу.

Он увидел склонившееся над ним лицо «медицины»… как с тех пор дружески, но с непреходящим трепетом произошедшего чуда, обращался порой к своему спасителю. Им есть что вспомнить.

Но что случилось со снайпером их отряда в горах?!

Сам майор не был в этой спецкомандировке. О том, что произошло, знал со слов тех, кто побывал там. Группа подстерегала банду, вышла на очень удобную позицию. Боевики разбили лагерь, все – как на ладони. Тут бы их и накрыть… Но приказ «уничтожить» отменили. Не согласовано что-то наверху. Через какое-то время – новая вводная. Перекрыть тропу, ликвидировать. Шли наперерез, выбирали позицию, обрушили всю огневую мощь при взаимодействии с вертолетами поддержки… Но Карматханова, главаря банды, – ни захватить, ни ликвидировать не удалось. Как сквозь землю… нет, как на крыльях вознесся из того ущелья, куда его загнали с одним оставшимся боевиком. Наутро нашли жуткие останки, истерзанный труп боевика. Карматханов ушел. Перенесся по воздуху, что ли? Выпил кровь своего убитого товарища? Сожрал его сердце? Напитался, может, «энергией мертвых»… чтобы взлететь по отвесной скальной стене? Иного пути не было. Командир отряда, подполковник Стрелов (чего только не повидавший в этих спецкомандировках), даже говорить не хотел об этом, отделывался общими фразами. Потом им передали новое сообщение: в этот район направляется еще одна группа боевиков. Стрелов выдвинулся, ребята сколько отмахали. Промокшие, вымотанные, злые. Но приказ отменили. Никого и ничего. Обман зрения. Игра в радиоэфире. И обрушился дикий ураган. И снайпер пропал… А начальству – не объяснишь. Значит, все плохо, операция провалена.

Майор отчеркнул ногтем полоску на мраморе подоконника, среди темных извивающихся прожилок, что… если прищурить глаза… как на географической карте… тянулись сплетением рек, замысловатыми узорами распадков, звериными спинами залегших, подстерегающих хребтов. Снайпер отмахал крюк километров в восемьдесят. Сколько его искали! Обнаружили с вертолета черт знает где, в русле совсем другого водораздела. В необозримом горном массиве. В ледяной, скалистой, лесной шкуре древнего каменного дракона, раненного войной, проточенного тайными тропами и схронами, опутанного минными растяжками… блеснула искорка. Снайпер. Живой.

И в обычном дыхании конца рабочего дня, сутолоке веселых или озабоченных лиц, майор ощущал сквозящую под сердцем досаду. В безмолвии палаты сосредоточены сейчас боль, страх, отчаянная борьба за жизнь. К распластанному телу подведена капельница (а он там, где кто-то отчеркнет ногтем полоску… в нее уместится крюк, почти в восемьдесят километров). Когда приехал в филиал, вызвал Солодовникова – о чем ему говорил врач? Что уже приходили «братья-кролики», интересовались бойцом. Солодовников назвал офицера, главного в расследовании. И комиссия будет, а ему заключение писать.

Майор и капитан шли в палату гулкими, выложенными плиткой коридорами. Шаги отчетливо отдавались… но как-то необычно, будто отсеченные где-то под высоким, с лепниной, потолком – и тут же схваченные, посчитанные и оприходованные. Тишина, пропитанная стойким лекарственным запахом, казалось, нумеровала каждый отзвук: подписывала, заносила в особую картотеку. «Дата. Время. Шаги такие-то». Все это хранится где-нибудь за железной дверью с табличкой «Архив».

– Да… странный он какой-то, этот ваш снайпер, – сказал Солодовников. – Откуда вы такого взяли?

– Откуда взяли? – Трокаль со значением указал вверх. – Оттуда. О нем еще как заботятся! САМ интересовался. Не знаю… может, они с САМИМ в один детский сад вместе ходили? На горшках рядом сидели?

– А что он за птица такая… снайпер?

– Ну, что про него сказать. Зачислен к ним давно, старожил. В военном училище не учился, не «военная косточка». Работал в НИИ каких-то-там-точных-приборов. Институт разработал новые направления в создании оптических прицелов. Оборонный заказ, все засекретили. Потом это надо внедрять, модернизировать, проводить испытания. Вот его и направили. Он на лыжах бегал, биатлоном увлекался, до кандидата в мастера спорта чуть не дотянул. Обучает молодых, налаживает электронные системы. К тому же, применил новые технологии в прицеле для снайперской винтовки. Дал ему название – «Незримый меч». Электроника, лазерное наведение, уникальный прибор. Но там – датчики, они фиксируют движение зрачка. Одним словом, куда посмотришь, точно туда попадешь. Но настройка – только для его глаз. Когда работал над изобретением, настроил под себя. А зрачок у каждого особенный. Если кому другому пользоваться прицелом, нужно всю систему перенастроить. Это упирается в разработку компьютерной программы. Нужны деньги, лаборатория, специалисты. В одиночку не осилить. Но как он докажет, что у него такой замечательный прицел? Если сам изобретатель и есть единственный пользователь? Вот его и берут на операции, начальство дает зеленый свет. Пусть, мол, докажет эффективность, тогда и насчет финансирования будем решать. Абсурд получается. Что ему… не двух… двадцать моджахедов ухлопать? Тогда поверят? У него, может, нервы не выдержали. Да еще горы. Бойня. Бывает, и опытные срываются.