Гладиаторы - Джордж Джон Вит-Мелвилл

— Ave, caesar! Morituri te salutant!

Потом они снова возвращаются и становятся по обеим сторонам арены, кроме отборной толпы, которая занимает почетное место в середине и по крайней мере половина которой осуждена на смерть.

Это избранные ученики Гиппия, самые меткие глаза и самые искусные руки во всей «семье». Вот почему они выбраны для того, чтобы попарно бороться насмерть, и, конечно, им уже не придется рассчитывать на пощаду народа.

С прерывающимся дыханием, жадным взором всматриваются Валерия и Мариамна в гладиаторов, стараясь отыскать в их рядах хорошо знакомое лицо. Обе они чувствуют, что только наполовину утешительно его отсутствие здесь, и римская матрона судорожным движением обрывает кайму своего плаща, тогда как еврейка полусознательно шепчет от всей души пламенную молитву.

Момент появления Эски еще не наступил, и бретонец находится за кулисами, тщательно готовясь к бою.

В это время «семья» размещается по своим местам. Гигант Руф направляется к назначенному для него месту с холодным и решительным видом, не обещающим ничего хорошего его противнику, каков бы он ни был. Он слишком часто бился, для того чтобы не иметь веры в свое превосходство, и, если бы ему пришлось прикончить упавшего врага, он сделал бы это с искренним сожалением, но тем не менее с ловкостью и без колебания. Гирпин также сохранил свой веселый вид. На его широком лице усмешка, и, хотя при всех тяжелых опытах, какие он проделывал, его толстота не уменьшилась, все же он будет не менее страшным противником для всякого бойца, не обладающего геркулесовским сложением. Толпа обозревает гладиаторов, и, если не считать Руфа, ни у кого не оказывается так много сторонников, как у Лютория, давнишнего любимца народа, несмотря на его галльское происхождение, которое в глазах людей, могущих похвастать опытностью в этом деле, не составляет большого преимущества. Необычайная подвижность и терпеливость Лютория вместе с глубоким знанием военного дела дали ему возможность выйти победителем из многих общественных боев, как замечает Дамазипп своему другу.

— Люторий, — говорит он, — всегда в состоянии измучить своего противника и в конце концов заставить его просить пощады.

На это Оарзес отвечает, что если Люторий бьется с Манлием, то он, Оарзес, готов держать тысячу сестерциев против Дамазиппа, что первые три натиска не приведут к кровопролитию.

Жребий уже решил, кто с кем должен бороться из двадцати борцов, обреченных на смерть. Эти страшные герои были наиболее знамениты и, в силу этого, всего более любимы народом. Лица из толпы, достаточно хорошо знавшие гладиаторов, чтобы обменяться с ними парой слов или окликнуть их по имени, приобретали особенное значение в глазах окружающих.

Остальные гладиаторы, хотя уже и расположившиеся в порядке на арене, должны, однако, оставаться известное время в бездействии. Игры начнутся боем между недавно привезенным носорогом и ливийским тигром, уже известным народу тем, что он растерзал двух или трех христиан и одного негра. Только в том случае, если эти звери не захотят вступать в борьбу или если они сделаются опасными для зрителей, Гиппий должен прибегнуть к своим людям и умертвить беспокойных животных. В ожидании этого бойцы стройно расставлены по арене, чтобы присутствовать при борьбе, хотя можно видеть, что для них было бы приятнее находиться за барьером.

Легким кивком головы Вителлий дает знак, и несколько ударов топора взламывают грубую клетку, поставленную в ограде и возбуждающую любопытство. В тот момент, когда уносящие обломки рабы убегают, испытывая ужас человека, опасающегося за свою жизнь, появляется огромное безобразное животное: это носорог, о котором так много говорили в только что прошедшую неделю, предстает восхищенным взорам римской публики. Сначала, впрочем, все испытывают некоторое разочарование, потому что животное кажется мирным, если не сказать ленивым, и, не обращая внимания на крики, встречающие его появление, роет песок своей мордой, вооруженной рогом, как будто отыскивая себе пищу, с совершенно спокойным видом, защищенное своей броней, покрывающей все его огромное тело. Зрители с таким напряженным вниманием смотрят на это редкое чудовище, что только беспокойство, обнаруживаемое носорогом, заставляет их обратить наконец взоры на противоположный край арены. Зверь гневно бьет по земле своей широкой, плоской ногой, его короткий и тонкий хвост яростно шевелится, и гладиаторы, ближе всех находящиеся к нему, замечают, что его маленький глаз загорается, как уголь. Что-то длинное и черное, словно пресмыкающееся, притаилось у барьера, как бы ища там убежища, и только снова вглядевшись, Валерия, испытывающая те же чувства, что и толпа, различает сплющенный, беспощадный лоб, горящие глаза и лучистую, колыхающуюся шкуру ливийского тигра.

Но напрасно надеется народ, что нападение начнется со стороны тигра. Несмотря на то, что он достаточно изморен голодом, так как его в течение многих дней держали без корму, не в его природе нападать на врага лицом к лицу. Дамазипп и Оарзес преследуют его своими криками, видя, что он прячется за барьер, а Калхас не может удержаться, чтобы не сказать шепотом Мариамне, что как будто какое-то проклятие преследует чудовище с той поры, как оно на этом самом месте растерзало на куски его братьев, к величайшей славе веры.

Меж тем носорог, по-видимому, готов начать первый. Неровной рысцой он пробегает по арене, оставляя позади себя следы, достаточно ясно говорящие о его силе и тяжести. Глаза тигра, до сих пор прищуренные и недоверчивые, мечут настоящее пламя, хвост описывает Полукруг на песке, и зверь еще более уходит в себя с глухим ворчанием. На самом деле он только выжидает подходящий момент для битвы.

Двести тысяч взглядов, пламенно устремленных на сражающихся, с трудом могли уловить момент, когда тигр сделал прыжок. Через мгновение можно было видеть только огромную, покрытую броней спину носорога, упавшего на колени и склонившегося над своим врагом, и в самом отдаленном углу последней галереи амфитеатра можно было слышать скрежет челюстей тигра, скользивших по непроницаемой броне чудовища.

Тигр прыгнул в ту минуту, когда носорог на мгновение отвернулся от своего противника, но с быстротой, необъяснимой в столь огромном животном, это последнее повернуло голову, чтобы принять тигра на острый рог, каким был вооружен его нос. Ужасное оружие ударило с такой мускульной силой, что прямо врезалось в тело тигра. Доканчивая свое разрушительное дело, носорог бросился на свою жертву, смял ее под своим туловищем, и под его страшной тяжестью тигр испустил последний вздох.

Затем, нимало не пораненный, носорог поднялся, отряхнул песок со своих ноздрей и, как бы с сожалением, оставил измятый, раздавленный и обезображенный труп своего врага. Время от времени он снова возвращался к нему с ужасающим и диким упорством, пока его не увели ходившие за ним эфиопы, сманившие его из амфитеатра, показав ему пучки овощей, составляющих его обыкновенный корм.

Народ испускал веселые крики и рукоплескал. Кровь уже текла, а Рим любил кровопролитие. И с нескрываемым чувством удовлетворения толпа начала считать пары гладиаторов, ожидая второй части праздника.

Снова слышится взрыв труб. Гладиаторы становятся лицом к лицу, все одинаково вооруженные широким выпуклым щитом и коротким обоюдоострым мечом. Цвет их поясов дает возможность отличить их. Быстро заключаются пари. Гиппий избрал и сгруппировал борцов с таким искусством, что даже самые опытные в этих делах люди признаются себе, что не очень-то легко решить, чью сторону им следует держать.