Гении исчезают по пятницам - Фридрих Незнанский

— Нет.

— А с кем-нибудь из начальства я могу поговорить?

— Нет.

— А может, вы мне расскажете о Джеремайе Джонсоне?

— До свидания. — Блондин кивнул помощнику, тот растопырил руки, как баскетболист под корзиной, и потеснил Николая к боковому выходу.

— А когда у вас следующая лекция? — прокричал Щербак блондину, пятясь под натиском качка, но блондин не удостоил его ответом.

Зачем Эренбург все-таки записал передачу «Эврика»? Этот вопрос не давал покоя Денису несколько дней. Собственно, даже не этот, а более конкретный: кто владеет полной информацией обо всех научных разработках в стране?

Если предположить, что организация, занимающаяся устранением ученых, существует, то возможны два варианта: это серьезная киллерская структура, которая выполняет заказы на ученых — в ряду других заказов, — или это контора, созданная специально для ликвидации ученых.

Эренбург, очевидно, предполагал второе. Но, так или иначе, тот, кто руководит организацией — во втором случае, или тот, кто является заказчиком — в первом, отбирает жертвы по какому-то принципу.

Все в один голос утверждают, что покойники были Учеными с большой буквы. Но определенно Ученых с большой буквы в России больше пятнадцати человек. Почему эти были убиты первыми? Что будет с остальными? Они убийц не интересуют? Почему? Ликвидации подлежат только некоторые большие ученые? Тогда по какому принципу они отбираются? Или остальные на очереди? Но опять же — почему очередность именно такова?

Тот, кто отбирал жертв и устанавливал очередность, непременно должен быть сведущ во всех хитросплетениях современной российской науки. О крупнейших проектах, перспективах и персоналиях он должен знать все или почти все. Ни саентологи, ни соросовский фонд, сами по себе, вероятно, не соответствуют таким требованиям. Но и саентологи и Сорос могли обзавестись суперинформированным осведомителем.

И в принципе личности, приглашенные Венцелем на передачу, по мнению Дениса, как раз и были такими — суперинформированными. И сам ведущий Марк Венцель, профессор, лауреат Всероссийской премии за выдающийся вклад в популяризацию науки, — поскольку популяризирует, очевидно, постоянно варится во всем этом. И оба академика: Сергей Беспалов (РАН) и Рафаил Арутюнян (РАМН) — наверняка заседают в дюжине комитетов и комиссий, где обсуждаются и достижения, и планы, и финансирование. И замминистра образования Ефим Полянчиков, и член совета по делам науки при президенте РФ — Герман Сысоев. Этим просто по должности положено много знать.

Денис еще раз посмотрел запись и снова ничего из нее полезного не почерпнул. Потом позвал Макса и попросил:

— Проверь, пожалуйста, вот этих товарищей по списку. Не связан ли кто-нибудь из них с саентологами или Соросом? Меня интересуют даже самые незначительные намеки на возможность таких связей.

— О’кей, — буркнул хакер. — Это потенциальные жертвы или злодеи?

— Не знаю пока, — отмахнулся Денис.

Без поллитры тут не разобраться. А пуще того без компетентного и незаинтересованного консультанта. Денис созвонился с помощником Беспалова Борисом Рудольфовичем Керном, и тот любезно согласился его принять. Причем немедленно.

И Борису Рудольфовичу Денис не был склонен доверять абсолютно, ибо не был уверен в его незаинтересованности и компетентности: все-таки Борис Рудольфович присутствовал при разговоре Эренбурга с Беспаловым, и именно от него информация могла просочиться к злодеям. А с другой стороны, чем более он компетентен, тем больше сам подходит на роль злодея. Но выбора особого у Дениса не было. Только слушать, а потом проверять.

— А я, признаться, думал над этой загадкой, — очень тепло, как старого приятеля, поприветствовав Дениса, заявил Борис Рудольфович. — И, признаться, ничего не придумал. А как ваши успехи?

— Вот, — Денис развел руками, — пришел к вам за консультацией. Просветите: кто знает о нашей науке и ученых если не все, то почти все?

— Кто может объяснить, почему были убиты именно те, кто был убит? — сразу же понял, куда он клонит, помощник Беспалова.

— Именно.

— Ну возьмется объяснять всякий. Всякий — и имеющий отношение к науке, и не имеющий. Слышали анекдот: как жаль, что люди, лучше всего разбирающиеся в геополитике, не идут в депутаты, потому что уже работают кондукторами, продавцами и таксистами?..

— А кто все-таки реально сведущ в этом вопросе? — усмехнулся Денис.

— Не знаю. Но предвижу: разговори вы десяток маститых академиков и чиновников от науки, получите столько же непохожих мнений.

Денис недоверчиво хмыкнул:

— Неужели?

— Уверяю вас. Вернее… — Борис Рудольфович задумчиво запустил пальцы в бороду. — Вернее, первое и основное положение будет одно и то же: наша российская наука больна, и смерти ученых — рецидив этой болезни. А уж о причинах, симптомах, прогнозах и панацеях — тут вам каждый расскажет свое, личное, наболевшее.

— В каком смысле больна? Денег нет, утечка мозгов и прочее?

— Да разве же дело только в деньгах и утечках?! Утечка, несомненно, сыграла свою важную роль: за границей оказалось среднее научное звено. Корифеи и авторитеты не уезжали по идейным соображениям, зеленую молодежь не очень-то ждали на Западе, вот и ехали младшие и старшие научные сотрудники. И от этого практически разрушилась связь между генераторами идей и рабочими лошадками…

— Между кем и кем?

— Между профессорами да академиками и аспирантами. Не секрет ведь, что большинство черновой работы приходится именно на долю аспирантов. А разрушилась отлаженная система — естественно, снизилась производительность, увеличилось время, нужное, чтобы гипотеза получила подтверждение или была опровергнута, короче говоря, мы начали катастрофически отставать. И деньги, разумеется, важны. Наука стала вещью очень дорогой, потому что все классические задачи давным-давно решены, причем не только в физике с математикой, но и в гораздо более молодых дисциплинах. Я имею в виду те задачи, которые можно решить с помощью карандаша, бумаги и нехитрых, дешевых экспериментальных установок. А многомиллиардные проекты неосуществимы без развитой инфраструктуры, которая у нас отсутствует. Поэтому в гонке за патентами, в которую вырождается современная наука, мы опять-таки безнадежно отстаем. Делаем хорошую мину при плохой игре, как-то барахтаемся, доедая свой интеллектуальный и творческий ресурс. Но, по сути, единственная наша надежда на очередную научно-техническую революцию. Количество научных знаний настолько разрослось, что не существует более людей-монстров вроде Льва Давидовича Ландау, способных охватить одновременно все в физике, или, скажем, в математике, или в химии. А через несколько десятилетий мы просто захлебнемся в потоке информации, и придется что-то делать с самим человеком. Может быть, искусственными методами повышать интеллектуальные способности. И вот тогда, в этом далеком, но уже обозримом будущем… В общем, неизвестно, какую роль тогда будут играть деньги и социальное благополучие общества. Поскольку научный мир управляется несколько иными законами, нежели весь остальной, то смею вас уверить, в науке коммунизм не опасная утопия, а, возможно, осознанная необходимость.