Гении исчезают по пятницам - Фридрих Незнанский

— С Венцелем я могу вам организовать встречу. Это совершенно элементарно, он большой друг Сергея Сильвестровича, я и сам с ним хорошо знаком, думаю, он мне не откажет. А у вас появится прекрасная возможность ознакомиться еще с одним взглядом на нашу современную науку, да и о своих гостях, среди которых вы ищете преступника, он может рассказать гораздо более подробно, чем я.

— Ну хорошо, — согласился Денис.

А что было еще делать? На самом деле, он не думал, что Борис Рудольфович вот так вот наотрез откажется от прямого разговора. Порядочность им двигала или трусость, трудно сказать. Скорее порядочность, чего бы ему бояться, если сам непричастен? Наоборот, свалил бы на кого-нибудь, подставил фигуру поодиознее, чтобы сыщики зубы сломали, пытаясь расколоть маститого академика…

— Вот и договорились. Я сегодня же попробую связаться с Марком Георгиевичем и потом перезвоню вам.

Боковая дверь захлопнулась перед носом Николая, и качок замер за стеклом в почетном карауле. Щербак прошелся к главному входу посмотреть, где там Сева, Сева как раз вышел и мило прощался со своей новой знакомой. Николай выкурил еще сигаретку, чтобы дать возможность блондину доложить начальству, если он еще не успел этого сделать. Им наверняка нужно некоторое время, чтобы решить, стоит возиться с сыщиком или плюнуть и забыть.

Если Эренбурга били саентологи, то интерес частного детектива им определенно не понравится. Они должны хотя бы попытаться более подробно узнать, насколько Николай в курсе их деятельности, а для этого попробуют, очевидно, сесть на хвост, может быть, рискнут подсунуть «жучка», если еще не подсунули: и блондин и качок несколько раз хлопали его по плечам — уже могли навесить «насекомца». Но осматривать одежду прямо здесь Николай не стал, это можно сделать в офисе.

Убедившись, что Сева его видит, Щербак медленно пошел по улице. Машину он оставил на стоянке — пешком слежку выявить легче, а когда Николай оторвется, Сева проводит топтунов в худшем случае обратно в центр, а в лучшем — куда-нибудь еще. На «базу». У них же должна быть база? И дальше, засев поблизости с фотороботами, можно будет проверить: среди саентологов ли окопались нападавшие на Эренбурга?

Он шел медленно, но у витрин не останавливался, ключей не ронял, шнурки не завязывал — короче, не делал ничего, что обычно делают люди, желающие проверить, нет ли за ними хвоста. Он просто выдерживал темп — достаточный, чтобы хорошо видеть в стеклах стоявших у тротуара машин шагов на двадцать назад. Дальше отпускать его не должны, а ближе подходить побоятся. Однако никого подозрительного пока заметно не было. Николай свернул, пересек улицу, постояв на светофоре, снова свернул и снова не увидел никого достойного внимания. Только голова Севы мелькнула над толпой спешащих по своим делам прохожих.

Либо они плюнули и забыли, либо классные спецы, а таких без пары уловок не вычислить.

Николай присмотрел троллейбусную остановку и троллейбус, как раз приближающийся к ней, еще чуть-чуть замедлил шаг, чтобы поравняться с троллейбусом, когда посадка-высадка закончится, и успеть заскочить в последний момент. Он отвлекся буквально на секунду, сосредоточившись на троллейбусе, и в этот момент из двери парадного, выходящего прямо на улицу, стрелой вылетела рука, схватила Николая за лацкан пиджака и втащила в прохладную темноту подъезда.

Там пахло плесенью, мочой и дорогой туалетной водой — странная смесь, впрочем, родные запахи подъезда — моча и плесень, парфюмом несло от руки, все еще не отпускавшей пиджак.

Их было двое. Глаза после яркого света улицы почти ничего не различали в темноте, кроме смутных очертаний двух могучих фигур. Николай инстинктивно зажмурился, чтобы дать глазам привыкнуть к новому освещению, и это спасло их — глаза. Что-то просвистело в воздухе и полоснуло по лицу. Кожаный ремень, скорее всего. Острая боль рванула по бровям, переносице, стиснутым векам. Ремень просвистел снова и опустился на голову наискось, корябая пряжкой лоб, снова переносицу, щеку.

Николай сбросил державшую его руку, прикрыл локтем голову. Где же Сева?! Тут уж не до конспирации. Зрячий, Щербак мог бы побороться и с двоими, но без глаз он был беспомощен как ребенок. Из-под век текло ручьями. Слезы вперемешку с кровью.

Ремень больше не свистел, но в ход пошли деревянные дубинки — молотили по плечам, по руке, прикрывавшей голову, по бокам. Николай попытался прорваться, протаранить противников, выскочить на улицу. Там люди. Помочь не помогут, но злодеев спугнут. Рывок на волю закончился ударом под дых. Николай отлетел к стене, собирая на одежду заплесневевшую побелку.

После этого началось собственно избиение. До того уроды, оказывается, только разминались. Николая избивали упорно, ногами по икрам и коленным чашечкам, в пах, по почкам, по корпусу, дубинками по бокам и спине. Когда сбили с ног, начали топтать ногами, пинать. Казалось, это длится бесконечно долго. Боли Николай уже не чувствовал, тело вообще существовало как бы само по себе, а сознание — отдельно. Работали злодеи абсолютно молча: ни слова, ни полслова: за что бьют, почему бьют?

Николай почувствовал, что за телом вот-вот отключится и сознание, когда со скрипом распахнулась дверь и раздался голос Севы:

— Вы чего тут, мужики? Помочь, может?

И в тот же момент где-то вверху в подъезде — скрипучий старушечий окрик:

— Сейчас вас милиция, хулиганы проклятые!

Щербак все-таки вырубился. Он не видел, как схлопотал дубинкой по голове Сева, успев тем не менее помахать кулаками и ногами: как минимум одно ребро хрустнуло под его ботинком и по меньшей мере два зуба были выплюнуты на пол. Не видел Николай, в каком состоянии покидали подъезд злодеи и как тут же без шума, пыли и сирен прибыла милиция.

За неимением других клиентов Севу — снова дубинками, только теперь резиновыми, — загнали в «уазик», Николая просто забросили, раскачав на раз-два-три. Их отвезли в ближайшее отделение и, не слушая Севиных призывов о том, что настоящие бандиты не могли далеко уйти и нужно их догнать, что нужна «скорая» для Николая, менты заперли сыщиков в «обезьяннике», предварительно обыскав и отобрав документы, бумажники и телефоны.

На выяснение ушло часа два. Сева кое-как перевязал Николая, разорвав на лоскуты собственную футболку, бомжи, соседи по камере, одолжили воды — промыть раны. Потом, конечно, была и «скорая», и документы вернули, и даже деньги в бумажниках оказались на месте. Но никаких извинений сыщики так и не дождались. Напротив, жирный старлей, провожая, процедил сквозь зубы:

— Сами нарвались, пинкертоны сраные.

Денис уже добрался до родной конторы, когда его внезапно посетило озарение: при N или X, как его называл Борис Рудольфович, равном двум, ни черта его рассуждения о белизне лошадей не работают. Вот и дырка. Жаль, что не додумался до этого раньше. Все понятно, голова трещала от обилия слов, но мог бы и допереть, укорил себя Денис. Все ведь просто, как три копейки.