Перемена климата - Хилари Мантел

— Ничуть, — возразила миссис Гласс. — Этот ваш приятель предложит мне сумасшедшую цену прямо из могилы?

Она чуть повернула голову. Какой пронзительный взгляд у этих светлых глаз…

— Ну, вообще-то у него остался сын, Дэниел, архитектор, толковый паренек, пытается ухаживать за моей дочкой Кит. Можно позвать его. Думаю, он согласится приехать бесплатно, сделать предварительную оценку. Рынок-то он знает. Ему самому наверняка будет интересно посмотреть на это место.

— А где мы будем жить, если продадим дом? — спросила миссис Гласс.

— Ну… Простите, если лезу не в свое дело, но мне хорошо известно, что с деньгами все возможно. Например, вы купите себе коттедж, а часть денег инвестируете, и они станут приносить вам постоянный доход.

— Заживу как герцогиня, да? — мечтательно проговорила миссис Гласс.

— Это, пожалуй, слишком сильно сказано…

— Если переселяться в коттедж, придется избавляться от моих уток и кур. И яйцами уже не поторгуешь, грядки не разобьешь.

— Вы можете устроиться на работу. Это куда надежнее с точки зрения доходов.

— Мы с дочкой пробовали работать официантками в высокий сезон. В Ханстэнтоне и в Бернем-Маркете. Не сказать, чтобы за эти пару недель нам понравилось. Непривычная работа.

Ральф мысленно дивился ее манере изъясняться: она говорила неторопливо, раздумчиво, будто взвешивая каждое слово. Еще он не мог не отметить, как она отзывается о себе и своей дочери — словно они принадлежали к одному поколению, словно на все смотрели одинаково, словно делили мысли и чувства.

— Мы с Сандрой не против тяжелой работы, никто нас белоручками не назовет. Но нам с нею все-таки лучше дома, вдвоем.

— Вы явно очень близки.

— Разве у вас по-другому?

— Не знаю. Мне хочется думать, что так же. Но у меня множество дел, которые требуют постоянного внимания.

— По-моему, родители должны заботиться о детях, а дети должны заботиться о родителях. Это главное в жизни, на мой взгляд, все остальное приложится.

— Извините, если ненароком обидел, — сказал Ральф. — Я не собирался лезть в вашу жизнь. Простите великодушно.

— Ничего страшного, вы же не пытаетесь учить меня жить. Вы привыкли наставлять людей на путь истинный и давать им советы, правильно? — Миссис Гласс снова пристально посмотрела гостю в глаза. — Господь свидетель, мне никто никогда и ничего не советовал. Быть может, было бы лучше, если бы нашелся хоть кто-то… Понимаете, мы с Сандрой справляемся. Кое-как, сама знаю. Но всегда находится какое-нибудь занятие. То мы дома убираем, то ягоды собираем. Я знаю, где растет лучшая в округе ежевика. Это в Бранкастере; надо будет вас туда как-нибудь свозить. Мы плетем корзины, печем пироги, с ежевикой и с яблоками, из нашего садика, продаем те же яблоки соседям… — Она пожала плечами. — Словом, не пропадаем.

— Я восхищаюсь вами, миссис Гласс, — произнес Ральф. — Вы живете той жизнью, в ценность которой верите.

Она потупилась, покраснела.

— Спасибо, Ральф. А что, вы живете иначе?

Пасхальные каникулы закончились. Кит вернулась в Лондон на последние несколько недель занятий. Робин возобновил учебу в нориджской школе: каждое утро он вставал рано и по утреннему холоду шел милю до перекрестка, где дожидался первого автобуса. Родители думали, что эти страдания окупятся сторицей: Робин мечтал стать врачом и уверенно шел к цели. При таком выборе профессии, к слову, было странновато сознавать, что в мальчике почти напрочь отсутствовало человеколюбие. Смену времен года он отмечал сменой спортивной формы; вот и теперь, с наступлением весны, запрятал на чердак хоккейную клюшку и достал набор для крикета. По выходным он катался на автобусах по всему графству, играл тут и там, а домой возвращался в воскресенье вечером, довольный или грустный, в зависимости от результатов матчей — поражения повергали в уныние, зато от побед его щеки розовели, и он становился копией своего отца в молодости. «Шестьдесят пять очков за первые двадцать оверов, — рассказывал он, — а потом мы ускорились, добыли несколько ранов подряд и закончили сразу после полдника с пятью уикетами[30]. «Кто-нибудь понимает, о чем говорит Робин?» — обычно спрашивала Анна, не скрывая своей радости за здоровье и простые интересы сына, за его очевидное внешнее сходство с тем молодым человеком, которого она когда-то знала.

— Господи боже, я никогда таким не был — ворчал Ральф. — Мой отец считал крикет прихотью Высокой церкви. Как по-твоему, Робин когда-нибудь образумится? Допустим, он станет хирургом, будет оперировать на сердце, и однажды ему понадобится сделать трансплантацию, а на этот день назначат — как это? — отборочный, что ли, матч. Что тогда?

Эмма, опираясь на собственный опыт, уверяла:

— Из Робина выйдет отличный врач. Он не станет думать только о работе, и это ограничит урон, который он будет способен нанести.

Ребекка же в первый день после каникул отправилась в школу, до которой было две или три мили, на велосипеде. Красивая, милая и немного угрюмая девочка достигла того возраста, когда семья начинает раздражать. Ничего, скоро это раздражение уляжется.

Утром в понедельник, через неделю после возобновления занятий, Джулиан спустился в кухню, сжимая в кулаке ключи от машины.

— Я тебя подвезу, — сказал он сестре. — Оставь свой байк дома.

Ребекка от неожиданности уронила ложку в миску с хлопьями, расплескав молоко по столу.

— С чего вдруг такая забота? И как мне прикажешь домой добираться?

— Я заеду за тобой на обратном пути.

— На своем так называемом авто?

— Ну да.

— А если я не хочу?

— Бек, в жизни часто приходится делать, что нужно, а не что хочется.

Ребекка села прямо и бросила с вызовом:

— Кто бы говорил!

Джулиан не поддался:

— Давай, доедай скорее. И не спорь, пожалуйста.

— Что скажут мои друзья, когда увидят меня в этой развалюхе? — Она закатила глаза и ткнула пальцем, имитируя реакцию одноклассников. — Всю неделю за спиной смеяться будут. Я сделаюсь посмешищем. Нет, па… Как это сказать? Ну, когда тебя все избегают?

— Парией, — подсказал Джулиан. — Пошли, сестренка.

Ребекка поняла, что он не отступится, что брат настроен серьезно. Интересно, почему? Девочка повернулась к матери и жалобно проговорила:

— Мама, я не хочу ехать с ним! Можно, я не поеду?

Анна была занята тем, что запихивала грязные полотенца в престарелую, но по-прежнему темпераментную двухбарабанную стиральную машину.