Труженики моря - Виктор Гюго

Во время восхода луны, при полном приливе, когда вода в маленьком проливе Ли-Гу поднялась высоко, одинокий сторож на острове Ли-Гу был очень перепуган; внезапно какая-то длинная черная тень загородила от него луну. Этот высокий, узкий силуэт походил на человека, закутанного в саван. Тень медленно скользила на фоне белых скал. Сторожу показалось, что он узнает Черную даму.

У гернзейцев существует поверье: на различных утесах побережья живут четыре призрака – Белая дама, Серая дама, Красная дама и Черная дама. В лунные ночи они покидают свои скалы и встречаются в условленном месте.

Собственно говоря, тень эта напоминала парус. Камни, громоздившиеся у подножия скалы, по которой она двигалась, могли скрыть очертания лодки и сделать их невидимыми. Но сторожу не могло прийти в голову, чтобы судно осмелилось появиться в такой час между Ли-Гу и угрюмыми утесами. Да и с какой целью? И он решил, что это Черная дама.

Когда луна взошла над колокольней Сен-Пьер-дю-Буа, сержант замка Ровен, убиравший подъемный мост, заметил в просвете между скалами парусное судно, двигавшееся с севера на юг.

Около одиннадцати часов группа контрабандистов, быть может, те самые, на которых рассчитывал Клюбен, высадилась в бухте Ламуа. Взобравшись на высокую площадку, расположенную рядом, и зорко осматриваясь по сторонам, они были поражены, заметив парус, быстро двигавшийся вблизи темных очертаний мыса Пленмонт. Луна светила ярко. Контрабандисты поспешно свернули свой парус, опасаясь, что это может быть сторожевое судно, совершающее объезд. Но парусник миновал утесы Гануа, с северо-запада обогнул утес Блондель и вскоре исчез в открытом море, слившись с горизонтом.

«Какие черти его носят?» – подумали контрабандисты.

В тот же вечер, после захода солнца кто-то постучался в дверь Бю-де-ля-Рю. Это был молодой парень в коричневом платье и желтых чулках. По одежде в нем легко было узнать церковного причетника. Двери и ставни дома оказались наглухо закрытыми. Старуха с фонарем в руке, собиравшая на берегу раковины, окликнула юношу, и между ними произошел такой разговор:

– Что тебе здесь надо, парень?

– Мне нужен хозяин дома.

– Его нет.

– Где же он?

– Не знаю.

– А завтра он будет?

– Не знаю.

– Он что, уехал?

– Не знаю.

– Дело в том, видишь ли, что новый пастор, господин Эбенезер Кодре, хочет его навестить.

– Не знаю.

– Пастор послал меня выяснить, будет ли хозяин Бю-де-ля-Рю дома завтра утром.

– Не знаю.

В продолжение ближайших двадцати четырех часов Летьерри не ел, не пил, не спал, изредка целовал Дерюшетту в лоб, справлялся о том, нет ли известий о Клюбене, подписал заявление, что он не имеет ни к кому никаких претензий и просит освободить Тангруя.

Весь следующий день он провел стоя, облокотившись на конторку, за которой обычно занимался делами Дюранды, кротко отвечая, когда кто-нибудь к нему обращался. Любопытство, в конце концов, улеглось, и дом опустел. В той поспешности, с которой люди спешат выразить свое соболезнование, всегда есть значительная доля желания все разведать. Дверь дома закрылась; Летьерри и Дерюшетта остались наедине. Блеск, появившийся было в глазах Летьерри, исчез; его взгляд опять стал таким же тусклым, как в начале катастрофы.

Обеспокоенная Дерюшетта, посоветовавшись с Грацией и Любовью, не говоря ни слова, положила подле него чулок, который он вязал в ту минуту, когда было получено страшное известие.

Летьерри, горько усмехнувшись, сказал:

– Вы считаете меня дурачком. – Помолчав, он добавил: – Эти чудачества хороши тогда, когда человек счастлив.

Дерюшетта, убрав чулок, воспользовалась случаем, чтобы незаметно спрятать компас и судовые документы, в которые Летьерри заглядывал слишком часто.

После обеда дверь распахнулась и вошли два человека, с ног до головы одетые в черное, старый и молодой.

О молодом уже шла однажды речь в этом повествовании.

Оба они были серьезны, но серьезность их различалась: у старика она казалась внешней, у молодого – глубокой. Судя по одежде, оба являлись служителями церкви. Старший из них был прежним пастором Сен-Сампсона – Жакменом Геродом.

Летьерри настолько погрузился в собственные мысли, что, когда они вошли в комнату, лишь слегка пошевелил бровями. Жакмен Герод приблизился к нему, поздоровался, напомнил в скромных, но исполненных достоинства выражениях о своем новом назначении и сказал, что он хочет представить наиболее почтенным гражданам Сен-Сампсона, а господину Летьерри в особенности, своего преемника по приходу, нового пастора Эбенезера Кодре, который будет теперь духовным отцом господина Летьерри.

Дерюшетта встала. Молодой пастор поклонился.

Летьерри посмотрел на него и проворчал сквозь зубы: «Плохой моряк».

Грация подала стулья. Гости уселись у стола.

Жакмен Герод начал говорить. Он слышал о произошедшей катастрофе, о том, что Дюранда потерпела крушение. Он явился для того, чтобы произнести слова утешения и совета. Крушение является одновременно и горем и счастьем. Нужно заглянуть в свою душу. Не возгордился ли человек собственными успехами? Ведь удача нередко кружит голову. Не нужно озлобляться в горе. Пути Господни неисповедимы. Господин Летьерри разорен; но богатство – большая опасность. Богатый окружен мнимыми друзьями. Бедность их отдаляет. Человек остается один и может заняться совершенствованием своей души. Дюранда давала тысячу фунтов стерлингов дохода в год. Для мудрого это слишком много. Следует избегать искушений, презирать золото, нужно встречать разорение и одиночество с благодарностью. Одиночество приносит благотворные плоды, Господь одаряет одинокого своими милостями. Никому не известны замыслы провидения. Кто знает, быть может, гибель Дюранды еще будет возмещена. Вот, например, он сам, Жакмен Герод, вложил свой капитал в одно хорошее предприятие в Шеффильде; если бы господин Летьерри пожелал вложить в это же дело остаток своих средств, он мог бы с успехом поправить собственное положение. Речь идет о поставке оружия русскому царю, который занят сейчас подавлением мятежа в Польше. Можно заработать на этом деле втрое.

Слово «царь» заставило Летьерри поднять голову. Он перебил Герода:

– Мне не нужно царей.

– Господин Летьерри, цари – помазанники Божьи. В Священном Писании сказано: кесарю – кесарево. Царь – это кесарь.

Летьерри, снова погрузившись в задумчивость, пробормотал:

– Я не знаю, кто такой кесарь.

Жакмен Герод опять начал убеждать его. Он не настаивал на шеффильдском деле. Но признавать царя – значит быть республиканцем. Пастор готов примириться с тем, что можно быть республиканцем. В таком случае господин Летьерри должен обратиться в какое-нибудь республиканское государство. Поместить свои деньги где-нибудь в Соединенных Штатах еще выгоднее, чем в Англии. Если он хочет увеличить оставшееся у него состояние – есть возможность стать акционером крупных рабовладельческих плантаций в Техасе, на которых работает двадцать тысяч негров.