Шустрая Кэт. Курс второй - Елена Гуйда

— Это вы его напоили, пьяндылыги? — взревела тетка, решив, начать с тех, кто ее речами может проникнуться. — Вы! Последнюю медьку из дома выпрет, чтобы с вами, гадами, стакан пропустить…

— Хотя, наверное, ты где-то права.

Я хмыкнула и дала стрекача по уже немного подзабытым переулочкам Квартала Семи Висельников. Я вообще, в последнее время очень часто права. Почти везде. Опыт, мать его.

* * *

* * *

— Магистр Дорк, а давайте вы к нам в гости хоть на часик, а? Что-то мне сцик… страшноватенько, — топталась я у калитки дома Воленов, опасливо косясь на свет в окнах библиотеки и представляя себе предстоящий разговор.

Вообще-то, можно было бы ещё тянуть демона за хвост и делать вид, что оно как-то само пройдёт. Но…

Чёрт. Нужно было точно выяснить некоторые аспекты. И заодно внушить магистру самой тёмной магии и спецу по кровавым ритуалам, что он не бессмертный, а я пока артефакты Ролдена создавать не умею. Или не вспомнила, как это делать… А всё же приятно, когда ты смастерил что-то такое, что твоё имя будут помнить веками. Пусть и гадость редкая, но всё же…

Правду говорят, чтобы имя своё записать в веках, нужно сделать что-то либо очень хорошее, либо нечто ужасное. Но лучше всего изобрести что- то, над чем учёные глотки порвут, пока выяснят, добро или зло то, что ты сделал.

Так говорил… мой отец. Не тот желтушный министр, которому голову сняли ещё прошлой осенью, после Праздника Огней. А настоящий. С доброй улыбкой и золотыми искрами в карих глазах.

Неожиданное воспоминание, столь же естественное, как если бы я вспомнила любимого с детства кошака, пришлось мне ударом под дых, затянулось удавкой на шее. Таким, от которого холодно внутри, пусто становится, словно вырвали изнутри что-то важное, тёплое, родное. Оказывается, когда не помнишь, что потерял в жизни что-то, то и не ощущаешь этого болезненного чувства утраты.

— И что это мы такие нервненькие стали? Золотая моя, а? — ушатом холодной воды выплеснулся на голову голос магистра Дорка и вместе с тем снова вернул меня в реальность. Нет, сосущее чувство никуда не делось. Но я уже достаточно взрослая, чтобы научиться с ним жить.

— Боюсь, Абрахам не оценит моих благородных порывов, — призналась я, продолжая топтаться у калитки имения магистра Болена и стараясь взять себя в руки. — К тому же у меня появились некоторые соображения, которыми мне нужно срочно с вами поделиться.

— Вот завтра и поделишься. Кэт, надоела ты мне. Домой иди уже, — после чуть помедлил, вселив в меня робкую надежду, что меня не оставят один на один с немножко разозлившимся Змейшеством. — С другой стороны, думаю, Абрахам не станет наказывать тебя слишком уж. Сам хорош.

— А ну-ка, ну-ка! Поподробней…

— У него и спросишь. Я и так тут разоткровенничался больше дозволенного. Иди давай. И завтра чтобы день проспала, ела сладкое и предавалась безделию. В общем, отстала от меня хоть на день.

— Да не вопрос. Отдыхайте. Принесёте мне потом цветочки на могилку, — пустила я в ход последний рычаг давления — жалость.

— Этого удовольствия ваше семейство мне никогда не предоставит. Вон пошла. Иначе я проверю, правду ли пишут в Хрониках эпохи Варнаарской Империи о частичной неуязвимости Переходящих.

— Врут, — тут же ввалилась я в калитку. — Все врут, магистр. А в исторических Хрониках так вообще через строчку. Это я вам точно говорю. Уязвимые мы. И частично и целиком. Доброй ноченьки. И молодой жене лучшие пожелания передавайте. Вот прям счас можете пойти передать.

— Иди уже. Чудовище, — хмыкнул куратор, махнув на меня рукой и почесав в сторону Академии. То есть домой — огребать от жены.

Каждому человеку порой нужно знать, что в мире есть хотя бы один человек, который, несмотря на все твои промахи и выверты, не убьёт тебя на месте и не будет пилить с остервенением дровосека, до которого дошёл слух, что в столетнее дерево врос горшок с золотом. Человек, который промолчит. Ну или даст дельный совет. Или просто сделает вид, что так и задумано.

Вот Абрахам и молчал, сидя в кресле и уставившись на портрет давно умершей бабули. Тяжело так молчал. Уже с полчаса — так точно. Только почему-то это молчание не добавляло душевного покоя или равновесия устроившейся напротив него на подлокотнике дивана мне. Так оно быстрее бежать, если придется быстро ретироваться.

— Абрахам, когда у тебя такое выражение лица, ты становишься похож на старика Колби, не досчитавшегося серебренника за свою работу. Такое впечатление, что жизнь закончилась…

А в ответ тишина.

Зловещая, тяжёлая, почти осязаемая. Обычно такая тишина бывает перед бурей. Даже жутковато становится.

Эта тишина висела между нами, как пеньковая вдова в безветрии. И как-то не по себе становилось даже. Хоть в ладоши хлопай, как блаженная.

В гостиной особнячка Воленов вообще так тихо никогда не было. Даже мухи ведь не жужжали. Опасались.

— Да наори ты на меня! — вспылила я, пытаясь разбавить эту кисельную тишину, которая воском заливала уши. — Скажи, что я самоуверенная идиотка! Что…

А что в мой адрес ещё сказать-то можно такого, чтоб я не обиделась? В принципе, глядя в почерневшие глаза магистра самой тёмной магии и спеца по кровавым ритуалам, я отчётливо понимала, что он сейчас может говорить всё, что угодно. И я буду со всем соглашаться, кивать, каяться и обещать, что больше так не буду — только для того, чтобы грядущая буря прошла стороной. Ну или хотя бы не грохнула по голове со всей яростью тёмной стихии.

— Абрахам…

— Скажи, Кэтрина, когда я дал тебе повод сомневаться во мне как в мужчине? — резко оборвал меня Волен, поставив вопрос таким боком, что как-то я даже подрастерялась…

Здрасте! Завернул так завернул. Что вообще за вопросики с подвохом? И ничего я не сомневалась и разу! И вообще…

— Почему ты доверилась Дорку, но в то же время ни слова не сказала мне?

— Ты был занят, — пропищала я в ответ, понимая, что при такой постановке вопроса любое моё оправдание будет звучать детским лепетом. — И вообще, он просто оказался рядом в тот момент, когда мне понадобилась помощь.

— То есть чтобы быть в курсе наших с тобой проблем, я должен сутками ходить за тобой по пятам? Я правильно понимаю?

— Ну что ты перекручиваешь?! — снова вспылила я. Если так всё переворачивать с ног на голову, то что я ни скажу — всё мне в вину. — Слушай, а ты государственным обвинителем в свободное от основной деятельности время не подрабатываешь? Больно у тебя складно получается дело шить.

— Кэт!

— Что «Кэт»?! Злишься? Правильно делаешь. Злись сто раз и ещё разок для верности. Я уже жалею, что вообще что-то тебе говорила. И если бы не Дорковское внушение и страх того, что моё молчание опасней того, что я тебе всё рассказала — молчала бы до старческого слабоумия. А потом не страшно. Всё равно не поверил бы никто. И можешь сколько угодно морщиться, злиться, строить из себя обиженного и оскорблённого, но если что — я всё равно сделала бы всё от меня зависящее, чтобы с твоей головы даже волос не упал.