Все к лучшему - Юлия Барановская

Я привезла домой эти пакетики. Андрей как раз вернулся в Лондон, и я ему протянула их, а он вдруг завопил: «Убери подальше эту гадость», – стал отбиваться и кричать на меня. Теперь я понимаю, что он просто не заслужил этого дара свыше. Каждый сделал свой выбор. Я молилась за Андрея, просила помочь ему и помощь пришла, а он ее отверг.

Кстати, еще одно – он перестал приходить в наш с детьми дом только после того, как я освятила его. Практически сразу я получила сообщение: «Я принял решение. К вам домой больше ходить не буду, детей буду встречать только на нейтральной территории». То же самое было позже в Питере. Понимайте, как хотите…

Как вы уже знаете, чемпионат Европы для сборной закончился плохо. Слова «ваши ожидания – ваши проблемы» Андреем были произнесены. Начался скандал в прессе, фанаты были злы и разочарованы. Я вытаскивала Андрея из депрессии разговорами по телефону часами. Днем. Ночью. Когда угодно. Потом он улетел отдыхать. С другой. И пропал опять. Просто пропал. Пока он был в отпуске, серьезно заболела Янка. Я не выдержала и написала: «Ты знаешь, у нас дочь болеет». Он ответил: «Ну, если случится что-то страшное, ты мне напишешь». И все. И ни разу не поинтересовался, выздоровела она – не выздоровела. Мне интересно сегодня, почему я все это терпела?

Тогда я, кстати, часто вспоминала слова священника, который приходил ко мне в Питере, когда я попала в больницу беременная Арсением. Он говорил, что подарки Бога либо принимаешь все, либо не получаешь ни одного. Когда он это говорил, у Андрея было незыблемое место в сборной, его обожали фанаты, и вот после Евро – на него обрушилась критика, фанаты его освистывали, и его будущее было под вопросом. Он должен был либо переподписать контракт с «Арсеналом», либо ехать в другой клуб, и по большому счету это был его последний большой контракт. Он ждал до последнего и остался на лавке в «Арсенале», просто потому что плыл по течению. «Я его переподпишу 31 августа. Ты же знаешь, у меня все в последний момент». Я сейчас могу понять, о чем он говорил. 31 августа – последний день закрытия трансферного окна. Это не он, Андрей Аршавин, примет решение, куда пойти играть, а это 31 августа все расставит по полочкам. Наступило 31 августа. И ничего за Андрея Аршавина не решило. Он никуда не перешел. Да и в сборную его вызывать перестали. Вот как это можно было объяснить? Тогда, в больнице, рыдающая и раздавленная, я думала, что священник бредит. Потом я раз за разом возвращалась к этому разговору внутри себя. Он был прав: то, что строилось семьей, всеми вместе, только так и могло существовать дальше.

Андрей вернулся в Лондон из отпуска и приехал к детям. Меня дома не было, только няня, Артем и Яна. Он постарался уехать до моего возвращения, но все равно мы столкнулись на выходе. Я помню, что у него был такой виноватый взгляд! Он тут же надел маску безразличия, открыл окно машины и сказал мне: «Я буду жить в гостинице!». «Хорошо», – ответила я. Всего через пару дней ему это явно надоело, и он решил вернуться домой под предлогом, что мне беременной нужна помощь. Я и тут согласилась с его решением. Андрей попросил подготовить ему другую комнату, но по факту мы спали в одной кровати, и 24 часа в сутки снова проводили вместе. Он снял себе отдельную квартиру только через четыре месяца, уже после рождения Арсения.

Особенно сложно было в тот момент, когда мы остались вдвоем – дети улетели на три недели каникул с моей сестрой. Это был ад – в том плане, что ты живешь с еще любимым тобой человеком, у тебя в животе его ребенок, но подойти к нему ты можешь только тогда, когда он это разрешает или захочет. Он играл со мной, как кошка с мышкой, – отпустил, поближе подпустил, оттолкнул, снова подтянул к себе. И конечно, каждую секунду давал мне понять, показывал, кто в доме хозяин. Он мог сесть напротив, положить ноги на стол и начать переписываться с другой женщиной, громко в голос смеясь, а потом встать и сказать: «Пошли, погуляем». И мы гуляли по пять часов по Лондону, держась за ручку. Посередине прогулки он мог отодвинуться от меня и пойти вперед с пренебрежением, показывая, что он не хочет быть рядом. Если я говорила: «Я поеду домой», – он меня не отпускал.

Особенно показательно его поведение было на концерте Мадонны. Галя мне дала билеты на концерт Мадонны в Гайд-парк под открытым небом. Я уже была с огромным животом, но очень хотела пойти. Андрей собрался со мной и вдруг сказал:

– Мы пойдем с обычного входа, не с VIP.

– Почему?

– С VIP будут стоять журналисты, а я не хочу, чтобы нас вместе фотографировали.

Как такие вещи может произвести человек, который только что проснулся с тобой в одной кровати, ребенка которого ты носишь, у которого с тобой уже есть двое детей? Может быть, виноваты гормоны, но я потеряла чувство реальности. Я жила в двух параллельных вселенных, и перестала понимать, где Андрей настоящий, а где нет. Каждые пять минут его настроение менялось.

Мы пришли на концерт Мадонны, и сидевшие рядом люди начали с нами знакомиться. «Мне сказали, что вы какой-то известный футболист, у вас фамилия на А, кажется. Я тоже известный человек, загуглите, мое имя в списке „Форбс“», – засмеялся наш сосед. Андрей начал с ним разговаривать, но когда подошел момент представить меня, он изменился в лице. Мне было интересно, что он сделает. Кто я? Беременная приятельница? «Это моя жена», – сказал Андрей с таким пренебрежением, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

Впрочем, моя легкость в общении сделала свое дело – мы как-то очень мило разговаривали, и в результате наш сосед по местам предложил перейти в другую VIP-зону, ровно перед сценой, где были все звезды – Кайли Миноуг, Джордж Майкл, какие-то актеры. По мере того, как мне становилось все интереснее и со мной общались все больше, Андрей уходил все глубже в свой телефон и злился.

После концерта мы зашли в ресторан, чтобы переждать пробки. Там столики расположены так, что если ты садишься в угол, то выйти невозможно. Андрей запер меня, достал телефон и начал переписываться со своей любовницей, громко смеясь и что-то комментируя. Будто мстил за мое хорошее настроение.

– Можно я пойду домой? – не выдержала я, вся в слезах, уже без сил. – Отпусти меня, у меня ребенок в животе.

– Нет. Ты, будешь здесь сидеть. Я так сказал.

Особенно тяжело было, когда пришло время планировать кесарево. Мы пришли в больницу, и вдруг он начал орать: «Ты будешь рожать тогда, когда я сказал». Я одна, никого из близких рядом нет, он уезжает на сборы – не дай бог, что случится. Конечно, мне было удобнее назначить кесарево на момент, когда хотя бы сестра вернется. Он не слушал: «Я сказал, ты будешь рожать тогда, когда я сказал!»…

Конечно, мне сделали кесарево, когда того требовали обстоятельства, а не он. Андрей прилетел на следующий день, написал сообщение: «Когда мне можно приехать в больницу?» До этого ему ничего не мешало прийти в роддом, когда угодно, зайти ночью, разбудив весь медперсонал. Я ответила: «Когда хочешь, тогда и приезжай. Это твой третий ребенок. С чего ты начал задавать вопрос, когда можно в больницу?» Я получила восемь или десять сообщений с разницей в 20 минут: «Что? Когда? Как можно?». Сегодня я понимаю, что это была паника. Надо было отвечать за свои поступки – пришло время заглянуть в глаза ребенку, над которым ты издевался все это время: и над ним, и над его матерью. Это сложно. И страшно. Он-таки пришел. Взял сына на руки и ушел в другой конец палаты. Я слышала его разговор с ним. Андрей просил прощения, а потом положил сына в люльку рядом со мной, лег на диван и вырубился на два часа.