Мой собственный Париж - Элеонора Браун

По окончании второго визита в Париж мы с сыном неохотно с ним прощались: он с горой книг из магазина «Shakespeare and Company», я – с пачкой заметок и сотней фотографий города. Моя голова была полна идей, которые я хотела включить в свой роман. Париж всегда был городом историй, и моя история стала лишь одной из многих. Тем не менее я убеждена в том, что мои прогулки по городу подарили мне возможность взглянуть на темное прошлое Парижа, что является особенным и уникальным.

Мне так хотелось полюбить Париж.

Я хотела влюбиться в Париж так же сильно, как одиннадцатилетняя девочка, мечтающая стать монашкой после сотого просмотра мюзикла «Звуки музыки». Она и не подозревает, что ее мечты о черных одеяниях послушницы и танцах на зеленеющих лугах Австрии являются первыми звоночками приближения подросткового возраста. Но я мечтала стать не Джули Эндрюс, а Джин Сиберг из фильма «На последнем дыхании» – француженкой в элегантной матроске и брюках с защипами и с сигаретой, зажатой в алых губах. Или Мэри Френсис Кеннеди Фишер, сушащей дольки мандарина на батарее и наблюдающей из окна за марширующими по каменной мостовой солдатами. Мне было не одиннадцать, а двадцать шесть лет, когда я впервые отправилась в Париж, но я все так же предвкушала чудо.

Я не принимала обет безбрачия перед поездкой, но я действительно стала няней двух мальчиков и оставила мужа дома. В самолете мне пришлось сидеть между постоянно ноющим девятилеткой и его одиннадцатилетним братом, который мечтал не о зеленых лугах, а о том, как бы проворнее сунуть свои вонючие носки в лицо няне, пока их родители сидели на безопасном расстоянии от наших мест.

Когда мы приземлились, нас встретило серое, пасмурное утро. Мы заказали такси от аэропорта до квартиры, которую мои работодатели сняли в грязном закутке третьего района. Мы с трудом взобрались по неосвещенной и замусоренной лестнице на третий этаж и постучались в дверь. Нам открыла неприветливая светловолосая француженка. Она показала нам залитую светом, абсолютно белую и стерильно красивую квартиру с высокими потолками, гигантскими фикусами и разложенными повсюду альбомами с репродукциями. Нас провели по нашим комнатам, мне досталась крошечная комнатушка, смежная с главной гостиной. В ней едва помещалась одинарная кровать, вплотную придвинутая к стене. Свежие белые простыни и вид из окна комнаты манили меня, но времени расслабляться не было, так как мы сразу же отправились на поиски приличного кафе.

Наш выбор пал на бистро по двум причинам: во-первых, нам нужно было поскорее спрятаться от дождя, и, во-вторых, мы должны были накормить двух привередливых мальчиков, взращенных на замороженной кукурузе и куриных наггетсах. Место, в котором мы оказались, находилось на людной некрасивой улице, слишком ярко освещенной и тесной, запруженной туристами в шортах и детьми, которые казались мне такими же капризными, как и наши мальчики. Я даже начала подозревать, что именно они были повинны в этом столпотворении. Суровый метрдотель усадил нас на какие-то витые пластиковые стулья и выдал нам несуразно огромные карты меню.

Мать заказала салат, отец – стейк с жареной картошкой. С унынием полистав меню, дети остановились на блинчиках. Я же, в неосознанной и практически неразличимой попытке воспротивиться их поведению, заказала самое французское блюдо, которое я смогла найти в меню – foie de boeuf (говяжья печень).

Не поймите меня неправильно, я с удовольствием ем говяжью и любую другую печень. Печень, нарезанная тонкими ломтиками, жареная печень, вареная печень, печень средней прожарки – все это казалось мне очень изысканным.

Это было что-то совершенно иное.

Полкило склизкого кирпично-красного органа, кровь из которого стекала с тарелки прямо на белую скатерть, на мгновение заставило меня расширить глаза от ужаса. Но я была в Париже, я была храбра, и под вопросом стояла моя репутация, так что я съела почти половину этой штуковины с привкусом железа. Я догадалась, что она была не жареной, а просто прогретой в пространстве под плитой. На вкус она была как вязкая чуть теплая кровь, меня слегка подташнивало. Но мне хотя бы удалось сохранить лицо.

После обеда мы вернулись в апартаменты. Дождь прекратился, но за окном было все так же серо и уныло. Я наступила в собачье дерьмо и стала объектом насмешек для моего одиннадцатилетнего подопечного.

Для родителей мальчиков поездка выдалась богатой на развлечения. Они ходили на званые ужины и гала-представления, проводили долгие дни и поздние ночи со старыми друзьями и знаменитыми художниками – в общем, жили настоящей парижской мечтой.

Я же смотрела европейское MTV по телевизору. Благодаря упрямству одиннадцатилетки я безостановочно смотрела MTV. Я была обязана следить за детьми каждый день и практически каждый вечер. Я не могла присесть на мою крошечную постель ни на мгновение: младший мальчик был особенно капризным и хотел, чтобы я проводила с ним каждую минуту и читала ему сказки или играла в игры, или приносила ему еду. Я могла отлучиться в туалет, но на этом мое личное время заканчивалось. Европейская попса, доносившаяся из телевизора, была просто ужасной, а происходившее на экране выглядело настолько безвкусным, что расслабиться у меня не вышло бы даже при большом желании.