Мой собственный Париж - Элеонора Браун

Внутри булочная пахла еще лучше, чем снаружи, в ней было тепло и уютно. Под отполированным стеклом витрины красовались пышные булочки и пирожные, но мой взгляд упал на корзину с багетами, чей запах так привлек меня.

– Кто хочет попробовать шоколадные круассаны?

– Ты же сказала, что мы идем за блинчиками!

– Ладно, ладно…

Мой французский заканчивается на фразах вроде s’il vous plait, merci и нескольких названиях блюд. Но с помощью кивков и улыбок мне удалось купить багет, который столь внезапно покорил меня. Во время нашей прогулки я видела множество стильных французов и француженок с багетами в руках, возможно, купив один из них, я смогла бы приблизиться к миру Себерг.

А затем мы дошли до киоска с блинчиками.

В ночь перед возвращением в США родители отправились на свою последнюю большую вечеринку. На следующий день из-за шумных сборов, внезапно пропавших и вновь найденных украшений, моих безуспешных попыток заставить детей вымыть руки перед ужином без блинчиков, я абсолютно забыла про багет и вспомнила про него лишь спустя несколько часов. После обязательного просмотра MTV, нескольких сказок на ночь и жалоб на отсутствие сна мальчики наконец заснули. Я почувствовала невероятное облегчение, закрыв дверь в спальню.

Я на цыпочках прокралась по бетонному полу в кухню. Квартиру освещали лишь загадочный свет ночного города и одна кухонная лампа. В островке ее мягкого света стояла бутылка вина, а рядом лежал багет. Мой живот заурчал. Я достала масло, открыла вино и оторвала кусочек хлеба, который я жевала по пути в мою крошечную комнату.

Я расставила масло, багет и вино на подоконнике. Затем в темноте я с ногами забралась на уютную маленькую кровать с витой железной спинкой и уставилась в окно. Я разглядывала романтичный ночной пейзаж, который раньше не замечала: вздымающиеся волнами покатые крыши домой, каменистый и угрюмый внутренний двор нашего здания, оранжевый блик в том месте, где сидела пожилая консьержка, докуривая последнюю сигарету. Хрустящая карамельно-коричневая хлебная корочка таяла во рту. Воздушная и легкая мякоть с неуловимым привкусом дрожжей прекрасно сочеталась с французским маслом. Я съела весь багет и выпила всю бутылку вина.

Так я впервые позволила себе увидеть Париж, хоть ненадолго, но стать его частью.

Глядя на темные крыши домов, я задумалась о моем старшем подопечном. Несмотря на все его капризы и любовь к ужасной попсе, он был замечательным ребенком. В Нью-Йорке он казался мне отстраненным, уже настоящим подростком, но он также мог быть умным и шаловливым, а его глаза блестели озорным огоньком. Здесь, в Париже, он ходил насупившись и сопротивлялся любой попытке выйти на улицу. Его глаза не отрывались от игрушки Game Boy или телевизора, а если мне все же удавалось вытащить его на свежий воздух, то он смотрел лишь себе под ноги. Но в день, когда мы стояли у киоска с блинчиками, и на его подбородке появилось пятно от шоколадной пасты, я увидела в нем того ребенка, каким он был дома. Ухмылка, прищуренные глаза. Он даже начал шутить надо мной. В тот момент он был полностью расслаблен в городе, который пугал его. Я прожевала последний кусочек волшебного хлеба и облизала пальцы, лоснящиеся от самого мягкого масла, которое мне доводилось пробовать.

Я заснула на кровати, полной крошек.

Верьте мне или нет, все это произошло без малого двадцать лет назад. Те два мальчика выросли и стали мужчинами. Теперь они наверняка путешествуют со своими девушками, или с мужьями, или с детьми, а может, даже и с нянями или в одиночку.

У меня нет детей. Это не было осознанным решением, а скорее результатом праздных шатаний и не самых удачных генов, но это уже совсем другая история. Но мне нравится думать, что в ту поездку я попробовала себя в качестве родителя для этих мальчиков. Что, возможно, я прочитала им какую-то хорошую книгу, дала попробовать вкусную еду, разбудила в них жажду приключений. И я хотела встретиться с ними вновь хотя бы раз, чтобы увидеть, какими они стали. Я бы спросила их о Париже. Что они помнят?

В книге «Подавайте на стол» М. Ф. К. Фишер рассуждает о своих «тайных моционах» – личных ритуалах, связанных с едой. Она пишет о том, как сушила дольки мандарина на батарее. Я же вспомнила, что в редких случаях, когда я ем конфеты M&M’s, я просто обязана съедать сразу по две конфеты одного цвета. Фишер считает, что эти секреты связаны с определенным местом и временем: история с мандаринами произошла в Страсбурге, хотя мне всегда казалось, что она должна была произойти в Париже в период между войнами. Она осознала, так же как и я в свой черед, что еда и напитки являются бальзамом и батарейкой для одиноких людей – чем-то, что может успокоить и помочь раскрыть глаза на мир. Каждый может прийти к такому личному, но важному осознанию об окружающем нас мире, которое может изменить нашу жизнь к лучшему.

Возможно, я никогда не полюблю Париж так, как любят его другие. Возможно, и мои знакомые мальчики, теперь уже мужчины, так и не смогли полюбить его. Но я была бы рада узнать, что они запомнили блинчики с шоколадной пастой. И если бы они рассказали мне о полюбившейся им пекарне в Мехико-Сити или о том, как они впервые попробовали том-ям-кунг на берегу моря в Таиланде, тогда бы я поняла, что Париж изменил и их, и меня.