Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

Говорил он сначала медленно и неохотно, но когда принесли чай, немного расслабился, и слова так и полились.

— Я, знаете ли, очень обрадовался, когда меня пригласили стать членом жюри, — сказал он. — Просидел на пенсии четыре года, вот и подумал, это будет интересно. Стимуляция мыслительной деятельности и все такое.

— А кем вы работали? — спросил я.

— Состоял на государственной службе, — ответил он. Выходит, я ошибался, приняв его тогда за учителя. — Был постоянным помощником в администрации лорда-канцлера.[11]Сейчас это называется иначе. Конституционная комиссия, что-то в этом роде. Они все постоянно меняют, это правительство, — добавил Барнет, и в голосе слышалось явное неодобрение.

— А прежде доводилось быть присяжным? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Один раз пригласили, много лет назад, но потом исключили — из-за моей работы в администрации юстиции. Но с тех пор законы поменялись. Даже судьи и полицейские могут стать членами жюри присяжных.

Я это знал. Адвокатов прежде тоже не брали в присяжные, а теперь — пожалуйста.

— Так расскажите мне, что же случилось, — попросил я.

Он огляделся по сторонам, точно собирался поведать какой-то страшный секрет, не предназначенный для чужих ушей.

— Когда меня вызвали, я пришел в Олд-Бейли, там уже ждали другие кандидаты. Целая толпа. Мы проторчали там целую вечность. Нам объясняли, что это такое — быть присяжным, и все это было так заманчиво и интересно. И мы сразу почувствовали себя важными людьми, ну, вы понимаете.

Я кивнул. Я подозревал, что должность постоянного помощника лорда-канцлера была не менее важна и значима на государственной службе, но после выхода на пенсию Барнет превратился в ничто.

Видимо, то же самое происходит с директорами знаменитых британских частных школ — когда они на посту, всякие там принцы и сыновья лордов трепещут и зависят от одного их слова. Но стоило им оказаться на пенсии, весьма скромной, как в тот же день они предавались забвению. И естественно, что Джордж Барнет был в восторге, снова ощутив свою значимость.

— Ну, короче, — продолжил он, — я проторчал t там весь день, сидел и ждал, читал газеты. И когда сказали, что я могу идти домой, был очень разочарован. А потом, на следующий день, узнал, что меня выбрали. И что я должен участвовать в процессе. Помню, как вдохновила тогда меня эта перспектива. — Он на секунду умолк. — Сильно заблуждался, доложу я вам.

— Процесс по делу Трента? — спросил я. Он кивнул.

— Поначалу все шло хорошо. Потом, еще на первой неделе процесса, ко мне домой пришел один человек. — Он снова выдержал паузу. — Сказал, что из обслуживания жюри присяжных, вот я его и впустил.

— А имя свое назвал? — спросил я.

— Не сразу, — ответил Барнет. — Но потом сказал, что он отец Джулиана Трента. И я догадался — врет.

— Почему? — спросил я.

— Пару раз назвал его мистером Трентом, а он не реагировал, точно я обращался к кому-то другому.

— И что же он сказал?

— Ну, как только он представился, я велел ему уйти. — ответил он. — Я ведь знал, что не имею права говорить с кем бы то ни было об этом деле, уж особенно — с членом семьи ответчика. Но он и не подумал уходить. И вместо этого предложил мне денег. За то, чтоб я проголосовал, что парень невиновен.

Я молчал и ждал продолжения.

— Тогда я послал этого типа к черту, — сказал Барнет. — Но… — Тут голос его замер, видно было, как неприятны ему эти воспоминания. — Я ждал. Но он просто сидел напротив и оглядывал комнату. А потом сказал, что кабинет у меня очень уютный. И будет страшно жаль, если я потеряю все это или, что еще хуже, моя жена будет ранена в результате несчастного случая. Тут он снова умолк, и я спросил, что все это означает. Он просто улыбнулся в ответ.

— Так вы голосовали за невиновность? — спросил я.

— У моей жены болезнь Паркинсона и больное сердце, — сказал он. И я воспринял этот ответ на мой вопрос, как положительный. — Я знал, что по английским законам достаточно, чтоб десять из двенадцати присяжных проголосовали «виновен», так что мой голос мало что значил. — Наверное, он хотел как-то оправдаться, объяснить свое поведение. Но ведь должен он понимать, что тот человек мог найти подход и к другим присяжным.

— Так что все-таки произошло в комнате присяжных? — спросил я. По закону он не имел права отвечать на мой вопрос, а меня могли лишить звания адвоката за то, что я его задал. Но одним нарушением больше, одним меньше, какая разница, подумал я. Меня вообще могли лишить звания за многие нарушения, особенно в последнее время.

— Там развернулась настоящая война, — сказал он. — Девять присяжных насмерть стояли за то, что парень виновен. Ну, а нас было трое. — Он умолк, поднял глаза к потолку. — Теперь мне кажется, этот человек навестил как раз нас троих. Ведь ни у одного из нас не нашлось веских аргументов в пользу невиновности Трента. Просто считали его невиновным, и все. И остальные думали, мы сошли с ума. Один или два разбушевались не на шутку, а время все шло и шло.

Я помнил. Я тоже тогда рассердился не на шутку.

— Однако в конце вы все же вернулись к вердикту «виновен», — сказал я.

— Да, — ответил он. — И это я должен был объявить вердикт суду, потому как меня еще в самом начале выбрали старшиной присяжных. Это было просто ужасно…

Я вспомнил, как он зачитывал вердикт и страшно нервничал при этом.

— И кто же дрогнул? — спросил я его.

— Один из тех двух, — ответил он. — Женщина. — Она вообще ничего не говорила на протяжении этих дней, все плакала и плакала. Чуть с ума нас всех не свела.

Можно было представить, какие страсти бушевали тогда в комнате присяжных. Для того чтоб один из двух изменил решение на «виновен», понадобилось целых шесть дней.

— И знаете, я испытал такое облегчение, — продолжил меж тем он. — Я сам несколько раз едва не изменил решения. Но каждое утро этот тип звонил мне и напоминал, что моя жена пострадает, если я не выполню обещания. Я не ожидал, что рассмотрение так затянется.

И я тоже никак не ожидал. Уже начал было думать, что судья объявит судебное разбирательство недействительным, поскольку нарушены процессуальные нормы и жюри присяжных не может принять решения. Он много раз вызывал присяжных в зал заседаний, просил их выработать вердикт, в пользу которого выскажутся хотя бы десять из них. Впрочем, никогда не знаешь, насколько может затянуться процесс.

— И что же произошло потом? — спросил я мистера Барнета.

— Да ничего. По крайней мере, месяц было тихо, — ответил он. — А потом этот тип снова появился в доме и, когда я пытался вытолкнуть его, побил меня. Просто вошел и ударил. — Ему было больно описывать все это. — Просто ужас какой-то, — добавил он. — Два раза ударил меня ногой в живот. Я дышать не мог. А потом подошел к Молли, это моя жена, и сбросил ее с инвалидного кресла на пол. Ну, скажите, как только может человек сделать такое?! — Глаза его наполнились слезами, он сердито смахнул их ладонью. — А потом он наступил на трубку, которая подавала ей кислород. Это было… невыносимо!..