Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

— Ну а скакать на лошади можно будет? — озабоченно спросил я.

— А вот этого не знаю, пока не скажу, — ответил он. — Все зависит от степени вашего безумия. Лично я считаю: все жокеи, прыгающие через разные там препятствия, люди ненормальные. Одного привозят к нам из года в год чинить и латать. — Он удрученно покачал головой. — Да что там ненормальные, просто психи.

— Как моя лошадь? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Да и что вам особенно беспокоиться? Вы ведь не на своей лошади выступали, верно?

— В том-то и дело, что на своей, — сказал я. И принялся объяснять, что это такое — быть жокеем-любителем и принимать участие в стипль-чезе, но врача, похоже, мало интересовали эти мои откровения. К тому же он понятия не имел, ранен Сэндмен или нет и жив ли вообще. И лишь когда позже тем же вечером меня пришли навестить Пол и Лаура Ньюингтоны, я узнал все подробности этого несчастного случая.

Они наблюдали за скачками с тренерской трибуны и радовались близкой перспективе еще одной победы, когда вдруг мы с Сэндменом совершили живописный кувырок и исчезли в мелькании лошадиных копыт, а затем оказались лежащими недвижимо на зеленой траве.

Пол сорвался с трибун и пробежал с полмили к месту происшествия, но нас с Сэндменом к этому времени уже успели спрятать от тысяч любопытных глаз, окружив переносными зелеными щитами. Сэндмен, как выяснилось, был перепуган до смерти, к тому же повредил спину. Чтобы поднять его на ноги, потребовалось минут пятнадцать, и лишь личное вмешательство Пола не позволило ипподромному ветеринару умертвить несчастное животное тут же, на месте происшествия. К счастью для меня, вопрос о том, стоит ли пристрелить заодно и жокея, не возникал. Пол рассказал, что пролежал я на дерне в окружении парамедиков и ипподромного медперсонала почти час, прежде чем меня подняли, осторожно погрузили на носилки и поместили в машину «Скорой», которая уползла со скоростью улитки. Участникам следующей скачки рекомендовали объезжать это последнее препятствие, впрочем, почти все об этом позабыли.

— Да, кстати, там был кое-кто еще, — сказал Пол. Я подумал, что он говорит о Джулиане Тренте, но оказался не прав. — Девушка. Бежала от трибун по траве на высоких каблуках. Мчалась, как ветер. Симпатичная. Назвалась Элеонор. Ты ее знаешь?

Я кивнул.

— Вроде бы она очень за тебя испугалась, — удивленно добавил Пол. — Я даже поначалу подумал, она приняла тебя за другого парня, но, оказалось, нет. Сказала, будто встречалась со мной в Ньюбери, в декабре, но я что-то не припоминаю.

— И что с ней было дальше? — спросил я.

— Вроде бы она садилась с тобой в «Скорую», но точно не скажу. Я в это время занимался Сэндменом.

— Кстати, как он сейчас?

— Не очень, — ответил Пол. — Его отправили прямиком в ветеринарную больницу в Лэмбурне. Ну и лечат там. Растяжение спинных мышц и сухожилий, огромные синяки и все такое прочее.

Я рассмеялся.

— Элеонор работает там ветеринаром.

— Надо же, какое совпадение! — усмехнулся он. Мне никогда не нравились совпадения.

— Думаю, гипс с ноги можно снять, — сказал хирург-ортопед. — Рентген показал, что колено заживает хорошо, нет больше причин держать ногу иммобилизованной. Сколько вы уже у нас?

— Семь с половиной недель, — ответил я.

— Гм… — задумчиво протянул он. — Все должно нормализоваться, только вам следует пользоваться костылями и ни в коем случае не нагружать ногу. И тогда через несколько недель все образуется.

— Ну, а со спиной как? — спросил я.

— Сканирование показало, что кости заживают медленно, и еще на протяжении минимум шести недель вам придется носить специальный корсет.

Говоря о корсете, он имел в виду раковину из твердого белого пластика, которую я носил под одеждой, чтоб не сгибать спину. Эта чертова штуковина тянулась от шеи почти до самого паха и от лопаток до верхней части ягодиц. Жутко неудобное сооружение, сидеть за столом было почти невозможно, но в корсете я, по крайней мере, мог ходить. А без него, скорее всего, продолжал бы лежать на спине.

— Шесть недель? — с ужасом спросил я.

— Вы сломали десятую, одиннадцатую и двенадцатую позвоночные кости и, полагаю, не хотите кончить тем, с чего начали, когда свалились с лошади, — строго заметил врач. — Вообще, надо сказать, вы большой везунчик. После таких травм люди остаются или парализованными, или же просто умирают.

Так что пришлось мне смириться с этим неудобством и чувством крайнего унижения — каждый день приходилось просить соседа снизу прийти и помочь мне снять эту проклятую штуку на ночь, а утром снова надеть ее. Корсет был сделан из двух половинок, каждая выплавлена и идеально подогнана под мою фигуру, части скреплялись нейлоновыми шнурками с покрытием из велкро, которые следовало пропускать в металлические петельки и плотно затягивать. Даже душ я вынужден был принимать в этом чертовом сооружении.

Хирург тщательно осмотрел корсет перед тем, как я застегнул рубашку на пуговицы.

— Жутко неудобная, знаете ли, вещь, — пожаловался я ему. — Все время хочется чесаться.

— Все лучше, чем лежать парализованным, — равнодушно откликнулся он.

Ну что можно было на это ответить?

— Как голова? — спросил он, хотя это было не по его части.

— Немного получше, — сказал я. — На прошлой неделе был у невропатолога, и он отметил большой прогресс, но все равно страдаю от головных болей.

— Имплант не удаляли? — спросил он.

— Как же, — ответил я, прикладывая ладонь к правому уху. — Он удалил его еще четыре недели назад.

— Есть проблемы?

— Ну, сначала немного кружилась голова, — ответил я. — Правда, недолго, всего два дня. Нет, в целом я чувствую себя просто прекрасно, и боли все реже и реже, и не такие сильные.

— Это хорошо, — сказал он и продолжил что-то строчить в блокноте.

— Когда можно начать тренироваться? На лошади? — спросил я.

Он перестал писать, поднял на меня глаза.

— Вы что, серьезно?

— Абсолютно, — ответил я.

Он отложил ручку и долго смотрел на меня, слегка склонив голову набок.

— Что ж, если хотите знать мое личное мнение. Через несколько месяцев все ваши косточки срастутся и будут как новенькие. А вот голова… меня беспокоит. Подобные травмы мозга, они, знаете ли, ни к чему хорошему привести не могут. Удар был очень сильный.

И я вынужден был согласиться, что да, удар был силен. Сам видел, что осталось от моего шлема, — он раскололся надвое. Без него я бы точно распрощался с жизнью.

— Но я не намереваюсь снова падать на голову, — возразил я.

— Никто не намеревался начинать Вторую мировую войну после Первой. Однако она случилась.