Шелест - Константин Георгиевич Калбанов

хозяйство и растит детей. Хотя это вовсе и не значит, что глава семьи она. Как я уже говорил, это зависит от ранга дара.

К слову, желающих остаться на военной службе не так много, как может показаться. Подавляющее большинство ограничивается обязательными тремя годами, после чего отправляются на гражданку.

— Я так понимаю, это принадлежит вам, — Эльвира Анатольевна извлекла из кармана кафтана тугой кошель.

— Принадлежало, — уточнил Воронин.

— Бросьте. Вы живы, и я не вижу ни единой причины оставлять у себя ваши деньги и имущество. Мы заберём только татарских лошадей, всё ваше имущество останется при вас. А захотите так можете и оружие их собрать, качество не ахти, но серебра стоит. Нам же отягчать себя нельзя. Торопимся в Курск. Ну что, Пётр Анисимович, вы готовы, продолжить путь?

— Разумеется, Эльвира Анатольевна.

— Сударь, сударыня, честь имею, — Рябова коротко кивнула освобождённым, и буквально взлетела в седло.

Глава 16

Услышав стук в дверь, Мария глянула в зеркало, не растрепалась ли причёска, и в должном ли состоянии платье. Матушка была строга к внешнему виду, придерживаясь неизменного правила, что встречают по одёжке. Опять же, члены княжеской семьи не могли выглядеть замухрышками. А уж великой княжне так и вовсе подобает иметь вид величественный и внушающий почтение.

Впрочем, сделала она это по привычке, а не ради того, чтобы предстать во всей красе. Тем паче, что по стуку узнала отца. Однако, это не значит, что ей можно иметь неопрятный вид.

— Войдите, — наконец разрешила она.

— Как дела в гимназии, дочка? — присаживаясь на стул, поинтересовался князь Долгоруков.

— Как всегда хорошо, — пожала она плечами.

Инициация ничего не значила. Как уже говорилось, учебный процесс в империи был направлен в основном в воспитательное русло. Поэтому для неё всё осталось по прежнему, уроки, классные и домашние задания. Разве только после занятий ей теперь можно было не находиться на полном пансионе, а уходить домой, где с ней занимался наставник, обучая владению даром.

— Я хотел поговорить насчёт утреннего разговора… — начал было отец.

— Батюшка, я дочь князя и всегда знала, что мне не избежать княжеских и светских интриг, — перебила она его. — Не пожелаю войти в этот мир сама и на своих условиях, меня туда втянут силой, и тогда уж мне придётся подстраиваться под других. Так что, я была готова играть по существующим правилам. Обидно только то, что ты ввёл меня в серьёзную игру, не спросив моего мнения.

— Прости дочка. Так уж вышло. Я не мог отказать государю, а до поры не имел права рассказывать и тебе. Я…

— Батюшка, не стоит утруждать себя объяснениями. Я всё понимаю. Но и вам с матушкой придётся принять то, что коль скоро меня бросили на середину реки, то и мне не остаётся ничего кроме как плыть самой. А значит порой и принимать самостоятельные решения.

— Я уже сказал, что ты имела полное право отдать Ярцеву свои бриллианты. Я, конечно, не одобряю подобное транжирство, но полагаю ты всё же знаешь, что делаешь, и не увлеклась его героическим ореолом твоего спасителя. Всё же он тебе не пара.

Иван Митрофанович внимательно смотрел на дочь, силясь понять, не влюбилась ли она в этого мальчишку.

— Отчего же? — вздёрнула бровь Мария.

— Он из посадских дворян, да ещё и поскрёбыш. Тебе нужны ещё какие-то доводы?

— Императрица Софья была поскрёбышем, что не помешало ей занять престол и провести ряд реформ, сделавших Россию империей и выведших её вровень с европейскими державами.

— Это плохой пример, дочка. Россия, по сути своей, и без неё всегда была империей. Пусть правил ею не император, а царь, зато делал это железной рукой. Она же своими стараниями нанесла серьёзный урон самодержавной власти государя и сильной центральной власти.

— То есть, ты полагаешь, что Пётр мне нравится? — решила уйти от политической темы Мария.

Ведь тогда они договорятся до того, что отец использовал её, причём не столько в своих интересах, сколько следуя плану императора. Скользкая тема, способная внести серьёзный разлад их отношений, чего ей не хотелось.

— Ну, парень он видный, смелый и решительный, такие девицам нравятся, — пожал плечами отец.

— Батюшка, я рассматриваю его как друга. Именно из-за него-то я и решила сблизиться с Лизой, которая так же не будет мне помехой. А интересен мне Пётр потому что слишком независим, и никогда ни перед кем не заискивает. Если он решит, что я его друг, тогда, рядом со мной окажется не компаньон, назначенный тобой, а тот, кто по своей воле пойдёт плечом к плечу, чтобы ни случилось.

— Хм. Ну, в этом ключе, может и есть смысл. Ладно, я пока не стану в это вмешиваться. Глянем, что у тебя получится. А пока, вот, держи, — протянул он ей золотую пластину на цепочке, с вязью плетения и огранённым прозрачным камнем.

— Что это?

— Щит на две сотни люм, не ходить же тебе без защиты. Только за этот ты восполнишь в княжескую казну всё до копейки, — с напускной грозностью погрозил он пальцем.

— Непременно, батюшка, — улыбнувшись заверила она.

* * *

В Курск мы прибыли уже ночью. Пусть я неизменно дремал во время перехода лошади на шаг, и выхватил пару часов на очередном привале, устал как собака. Вот только отдыхать мне некогда.

— Давайте поступим так, Пётр Анисимович, вы отправляйтесь по своим делам, а я пристрою трофейных лошадей у какого-нибудь барышника, после чего отправлюсь в гостиницу «Сверчок», она на Мещанской улице. Найдёте?

— Даже не сомневайтесь.

— Вы уверены, что стоит отправляться в это время. Поздно уже. Может с утра? — попыталась остановить меня Рябова.

— Как раз подходящее время для ночных крыс. Не переживайте, я здесь легко сойду за своего.

От Курска до границы с Диким полем рукой подать, а потому народ тут своеобразный и решительный. На границе всегда слабая центральная власть, и куда больше воли, потому и бежали сюда крепостные.

Кто подавался служить на пограничных заставах, где не спрашивали кем ты был, а глядели кто ты есть. Другие оседали на земле, благо препятствий в этом не чинили, а то можно было и помощь от казны получить. Как и пищаль какую древнюю, чтобы оборониться от татар да лихого народца. Хватало и тех кто примыкал к многочисленным разбойничьим ватагам, шалившим на торговых трактах.

Впрочем, промысел разбоем в этих краях всегда являлся чем-то вроде побочного заработка. Любой хлебопашец, при подвернувшемся случае не преминет пощипать ближнего своего. Да и помещики не гнушаются грабежом, чего уж там.

Зная это, я и оделся как