Двое. После - Алайна Салах

— Могла на бюджете дома учиться. Нет, надо было упороть в Москву, чтобы там на платное поступать. Не научилась пока Таисия ценить то, что имеет.

— Отъезд в Москву был абсолютно правильным решением. Учиться здесь ей явно не нравилось, как и многое другое. Ваша дочь поступила в один из лучших вузов страны, учиться в котором совсем не просто. За нее можно только порадоваться.

— А кто сказал, что я не рада? — не сдается мама и вновь смотрит на отчима: — Ты оглох, что ли, Вадим? Мне самой, может, водку разливать?

Все дни до отъезда в Череповец я представляла встречу мамы и Булата: думала, какое впечатление он на нее произведет, и как они будут общаться. Я была уверена, что она если не полюбит его, то проникнется уважением и будет разговаривать почтительно. И только сейчас меня осенило: не будет этого. Для нее Булат — это олицетворение моей «неправильной» жизни в столице, которую я, по ее мнению, не заслужила. Мне стоило быть как она: иметь работу, не приносящую удовольствие, потому что в ее представлении работа — это тяжкий крест, и ездить в сад, до ломоты в пояснице пропалывая никому ненужные  огурцы. А еще мама искренне недоумевает, почему мне достался мужчина куда лучше отчима, и почему моя жизнь должна быть легче, чем ее. 

Так происходит, потому что по какой-то причине она совсем меня не любит.

— Сколько уже у тебя? — Чтобы пояснить свой вопрос, я указываю глазами чуть выше Кристининой тарелки. 

Она опускает руку на живот и начинает улыбаться.

— Три месяца почти. На следующей неделе будет первое УЗИ. 

— Волнуешься?

Спрашиваю и украдкой смотрю на Эдика. Хочется увидеть его реакцию на разговоры его ребенке. Может быть, он улыбнется, или его взгляд станет таким же мягким и мечтательным, как у Кристины, и тогда мне будет проще его простить.

Но ничего подобного не происходит. Он продолжает ковыряться в тарелке со скучающе-равнодушным выражением на лице. Неужели они не видят, какой он? Что не сделает Кристину счастливой? Почему все так радуются их свадьбе? 

— Они там у себя ремонт начали делать, — с гордостью говорит тетя Галя. — В спальне обои меняют и мебель новую купили. Я говорю, погодите с обоями — цвет выберете, когда пол станет известен. Не слушают. — На последней фразе она так широко улыбается, что становится ясно: ей даже приятно, что не слушают.

— Желтые делайте, Кристинка, — отложив вилку, убежденно советует мама. — И пацану и девчонке подходит. Коляску не покупай пока — у Вальки спрошу. У них хорошая от Женьки оставалась, новая почти. 

Мне становится совсем неуютно. Сейчас, когда женская половина стола так увлеченно обсуждает цвет обоев и то, что для здоровья ребенка лучше заменить линолеум на ламинат, я ощущаю себя еще большим чужаком. И о чем думает сейчас Булат? Конечно, мечтает уйти. Но потратить время на перелет и уехать еще до того, как вынесут основное блюдо, будет совсем некрасиво.

— Посидим до горячего, ладно? — трогаю Булата на колено. И словно подслушав эту мою фразу, в ту же секунду поднимается мама:

— Все доели? Сейчас мясо к картошкой принесу.

Кристина пытается встать с дивана, очевидно, чтобы помочь, но мама сварливо ее останавливает:

— Сиди уж, мамашка. Вон Таисия без дела измаялась, — требовательный взгляд на меня: — Вставай давай — тарелки вынести поможешь.

От унижения и обиды начинают пылать щеки. Я собиралась сама предложить помощь на кухне, а не быть отправленной в нее пинками.

— Мы можем уехать прямо сейчас, — не потрудившись понизить тон, Булат смотрит мне в глаза.

Я достаточно хорошо изучила его, чтобы не заметить, что он зол. Челюсть ходит напряжена, глаза опасно потемнели.

— Дай ты семье нормально посидеть, — пьяно мямлит отчим, раскачивая рюмку в руке, из-за чего водка льется на стол. — Сам не пьешь и другим праздновать мешаешь. Тайка-коза два года домой не приезжала…

— Рот свой пьяный закрой, — брезгливо отрубает Булат. 

Я застываю. Тетя Галя на противоположной половине стола тихо ойкает, Кристина прикрывает рот ладонью. 

— Таисия! Живо! — мама повышает голос почти до крика и, топая пятками, уносится на кухню.

— Все нормально, — лепечу я, заглядывая Булату в лицо. — Пожалуйста… Я сейчас вернусь.

От волнения я так резко отодвигаю стул, что он едва не заваливается на пол, и лишь чудом успеваю его поймать. Мне приятно, что Булат осадил напившегося отчима, и одновременно тревожно и страшно. Какую же я все-таки глупость совершила, приехав сюда, и тем более с Булатом.

Дверь кухни плотно за собой прикрываю. Мама не пытается скрывать свое негодование и гневно громыхает тарелками. Внутри все сжимается, потому что я знаю, что последует за этим. Она станет кричать и, с большой вероятностью, бросаться оскорблениями. Это услышит Булат.

— Довольная? — развернувшись, она впивается глазами в мое лицо. — Прикатили москвичи деревню унижать. Чего ты зенки пучишь? Думали манерами нас поразить? А не поразили. Ни хрена потому что вести себя не умеете. Притащила ебаря своего костюме, который не пьет и не жрет. Чего показать ты этим хотела? Что ниже вашего царского достоинства салаты с майонезом поковырять? Он твою семью ни в грош не ставит! Думаешь, тебя, что ли, уважает?

— Хватит повышать на меня голос, — цежу я, сжимая ладони в кулаки. 

— Нахваталась, ты смотри! Чуть что — голос на нее не повысь! Ты кто такая, сикушка драная? А он кто — человеку старше рот закрывать?

— Закрыл — и правильно сделал, — дрожащим от злости голосом выплевываю я. Я имею право. Имею право. — Потому что твой муж ведет себя как пьяная скотина. И возраст тут не причем. Булат не позволяет так с собой разговаривать. И если наше общество тебе так не угодно — мы уедем. 

И пусть сейчас я слишком разъярена, чтобы плакать, на эмоциях глаза все равно становятся влажными. Я имею право. Имею право.

— Позорить меня перед людьми не нужно, — понизив голос, шипит мама. — Поедут они. Еще час посидите за столом, как приличные люди — потом пиздуйте.

— А зачем тебе я? У тебя Кристина есть, которую ты считаешь примером для подражания. А я лучше всю жизнь одна буду, чем выйду замуж и рожу, от такого как Эдик. — Голос снова начинает дрожать, но на этот раз уже от слез: — Я не хочу ни как ты, и ни как она… Я выучусь, открою свое турагентство, буду путешествовать по странам и стану по-настоящему счастливой! 

— Лягушка-путешественница, твою мать, — снисходительно фыркает мама. — Работу лучше ищи — не всю жизнь за счет мужиков получится выезжать.

В горле клокочет обида и концентрированная ненависть. Сейчас я действительно ее ненавижу. За то, что топчет мои мечты, за то, что пытается уничтожить все то, что я с таким трудом стараюсь взрастить: уверенность и любовь к себе. Взгляд падает на половник, зажатый в маминой руке, и на одно короткое, неправильное мгновение я представляю, как ударяю им ее.