Щучка - Маша Ловыгина

Маша смотрела на домоправительницу и не верила своим ушам. От прежней Кати почти ничего не осталось — перед ней была совсем другая женщина — жалкая и сломленная. Но Маша не могла поверить в то, что Катя была каким-то образом замешана в смерти Аркадия. Вся эта нервозность, злость, растерянность — ну не из-за семьи же Цапельских это происходит? Даже несмотря на то, что она много лет проработала у них, разве они относились к ней как к равной? Но видимо желание одинокой Кати стать частью этого семейства было настолько велико, что переросло в потребность. Это вызывало жалость, и Маша с трудом скрывала это в своих глазах.

— Я поняла вас. Всего доброго, — она развернулась и пошла, легко перебирая ногами в коротко стриженой траве и слушая, как громко щебечут птицы на ветках.

Не оглядываясь, она представила, как Катя смотрит ей вслед, но это видение скоро ушло, оставив внутри лишь неприятный осадок. Люди склонны преувеличивать и выдавать желаемое за действительное. Маша хотела быть реалистом. Она пришла к такому выводу тогда, когда вернулся отец. После разговора с ним, после всех её уговоров подать в суд, чтобы реабилитироваться, отец обнял её и тихо сказал, что хочет жить именно настоящим. Сейчас, рядом со своей семьёй. И нет у него столько здоровья и сил, чтобы опять окунаться в этот беспредел, пачкаться в так называемом правосудии. Он устал, и мама устала. Их силы были подорваны, но та любовь, которая была между ними, никуда не ушла, а стала ещё сильнее. И Маша грелась в лучах этой любви и хотела такого же счастья. Но в том-то и оказалась загвоздка — Маша не могла изменять себе, и желала справедливости любой ценой. Ничего, как только она увидит Костю, то сразу же расскажет ему обо всём. И это будет правильно.

Маша остановилась около пруда, достала альбомный лист и стала рисовать. Простой карандаш шуршал по бумаге, и из-под руки скоро показалась стоячая поверхность, поросшая папоротником и кувшинками, ровные высокие заросли камыша и погружённые в воду ветки скрюченных ив. Как и на той картине, которую Маша видела в кабинете Цапельского. С той лишь разницей, что на берегу сидела тоненькая хрупкая девушка в светлом платье, и волосы её, тёмные и длинные, струями стекали по плечам…

Маша не заметила, что начала плакать. Лишь только когда слеза прочертила её щёку и упала прямо на рисунок, она набрала в грудь побольше воздуха и, вздохнув, оттёрла след на коже. Маша достала письмо и листок из кабинета, затем достала портрет Зины, положила перед собой на колени. Расшифровыванием записей и текстов она никогда не занималась и поэтому просто надеялась найти сходство в написании букв. То, что ещё час назад казалось ей простым и понятным, сейчас привело к сомнениям и растерянности. Вроде похоже, а вроде нет… На картине всего лишь одно слово, написанное вскользь, без нажатия, в письме буквы скачут, будто писалось оно второпях, а на вырванном листке так вообще абракадабра…

Ну вот что это за символ «спс. всд.18.» или «св. пар.16» и «св. тр.15? И напротив цифры, больше похожие на номера телефонов через чёрточку. Внизу приписка «Мише 50», что тоже не вносит ясности, потому что написана эта фраза печатными буквами. Скоро буквы и числа стали сливаться у Маши перед глазами, и она, аккуратно сложив их, засунула обратно в пакет.

Захотелось есть, да так сильно, что Машу передёрнуло. Она двинулась в сторону магазина, хоть ей и пришлось сделать изрядный крюк, чтобы снова не оказаться около дома Люськи… Если он её увидит, то она опять окажется в довольно сомнительной ситуации.

Внутри магазина кисловато пахло хлебом и свежими огурцами. Продавщица, облокотившись на прилавок, меланхолично жевала и то, и другое, разложив на обрывке журнальной страницы нехитрую трапезу.

— Здравствуйте, — Маша сглотнула слюну и обвела глазами витрину.

— Здрасьте. Что хотите?

— Я посмотрю пока, — Маша стала разглядывать выложенные за стеклом немногочисленные мясные припасы с заветренными срезами.

В магазин зашла пожилая женщина и с порога громко потребовала три килограмма сахарного песку и пакет вермишели. В руках у неё и так были две тяжёлые сумки, которые она поставила у прилавка, утерев за тем вспотевший лоб.

— Из города, Степановна? — спросила продавщица, ловко орудуя совком в большом мешке.

— Ага, с утра на службе была — народу пропасть! Пока к мощам приложилась, на автобус уж и думать нечего, опоздала. Да я и не переживала, хоть и тяжко на вокзале коротать полдня было. Но прям распирает после службы-то, прям распирает! — женщина помахала у лица ладонью. — Каждый бы день на коленях стояла и из храма не выходила! Матронушке бы всё кланялась.

— Так у тебя вроде всё хорошо — сын не пьёт, невестка второго ждёт.

— А и то, слава Богу… Да ведь кто, кроме нас, за молодёжь попросит? Счастье-то оно без молитвы не полное вроде…

Продавщица вздохнула.

— И не скажу, что брехня, да не везёт мне с мужиками… Всё одна, да одна. И взять негде, сижу тут как приколоченная.

— Ну, девка, — рассмеялась женщина. — Слышала я, что скоро сюда рабочих нагонят. Строить курорт.

— Ну? Где это ты слышала?

— Птичка на хвосте принесла, — хихикнула покупательница в ответ. — А вот чтобы заранее себе милость божью расположить, следует молиться, да слёзно просить Матронушку. Тогда и мужика себе отхватишь! На-ка, я вот тебе календарик церковный дам — купила в храме. Освящённый, — она стала рыться в сумке, свисающей на длинном ремне через шею.

Маша определилась с выбором и встала рядом с женщиной, ожидая своей очереди.

На прилавок легли несколько плотных картонных календариков. Одни из них, с изображениями святых, другие, перевёрнутые вниз лицом, со списком церковных праздников.

— Во, вишь, красота какая? — женщина радостно ткнула Машу в бок, водя пальцем по глянцевой картинке. Три-де!

Маша согласно кивнула, хоть и не особо разделяла её восторги.

— А ты не хочешь, девка? Смотри, с собой носить будешь, никакая хворь тебя не возьмёт! Если веришь, конечно, — поджав губы, женщина скептически оглядела Машу. — Брала по тридцать рублей, недорого. Хочешь?

Маша удивлённо посмотрела на неё. Почему бы и нет?

— Я возьму… только не знаю, какой…

— А чего тут знать? Звать тебя как?

— Маша.

— О, на вот тебе, Мария, — узловатыми пальцами женщина выхватила один календарь и протянула Маше. — Имя у тебя сильное. И сама ты ладная.

— Я вам денег сейчас…

— Что ты! — отмахнулась Степановна. — Разве ж можно…

— А как тут пользоваться, — Маша наморщила лоб, пытаясь разобраться в записях.

— Тю, неграмотная, — женщина потыкала жёлтым потрескавшимся ногтем, — вот день почитания святой Марии, то есть ангела-хранителя твоего, а так — Пресвятой Богородицы. Это вот Пятидесятница, а то — день почитания Спаса Вседержителя. Ну тут сокращённо, конечно, чтоб, значит, влезло всё. Коли будешь в храм ходить регулярно, да Библию читать, быстро во всём разберёшься…