Дьявольские трели, или Испытание Страдивари - Леонид Бершидский

Закончив свой рассказ, Фонтейн садится прямее на стуле и поднимает руку, чтобы ему принесли еще пару эля.

— Теперь вы видите, что я не вор, — я вел себя в этой ситуации настолько честно, насколько возможно, — заключает он почти самодовольно. Почти, потому что в голосе его звучат усталость и грусть.

— Мне в этой истории не совсем понятно одно, — говорит Штарк, немного подумав. — Как мистер Лэм узнал, что скрипка у вас?

— Это как раз очень просто, — сказал Фонтейн снисходительно. — Он сообщил о своих правах Эшмоловскому музею. Он знал, что, если скрипка снова окажется в Англии, она может попасть туда на экспертизу. Как я понимаю, всем заметным торговцам скрипками мистер Лэм тоже оставил свои координаты на случай, если этот инструмент попадет к ним. Он, кажется, искал скрипку более тщательно и с большим знанием дела, чем я.

— Скажите, Филип, а вы играете на скрипке? — Анечкин вопрос застает юриста врасплох, так что он, резко поворачиваясь к ней, выплескивает немного темного эля из только что принесенной кружки.

— Нет, мисс, не играю и очень жалею об этом. В детстве я не проявил никакой склонности к музыке, скорее к спорту, и мои родители не дали мне музыкального образования. А потом я понял, что люблю музыку больше всего в жизни, но было уже поздно.

— А вот Боб играет, — продолжает Анечка с нажимом. — Вы даже слышали. Зачем вы взяли его скрипку? Неужели нельзя было договориться с ним, оставить ее ему хотя бы на время?

— Если бы он не исчез, все было бы возможно… — Тон Фонтейна недвусмысленно показывает, что он совершенно не считает себя виноватым. — А почему он исчез, мисс, вам лучше знать. Вам и мистеру Константинову. С которым моей фирме не стоило связываться — нам следовало знать, что у любого русского слой светского лака очень тонкий.

— Я не стану убеждать вас, Филип, что все русские разные, — Штарк чувствует иррациональный прилив гнева. — Но вот я тоже русский. И в вашей ситуации повел бы себя иначе. В частности, прежде чем хватать скрипку, все же поговорил бы с человеком, который не без оснований считал себя ее законным владельцем.

— Задним умом, мистер Штарк, сильны и русские, и англичане, — пожимает плечами Фонтейн.

— Это здесь совершенно ни при чем. Вы же юрист и должны понимать, что по российскому закону владельцем скрипки до сих пор является Роберт Иванов. Он зарегистрирован как владелец в государственном агентстве, которое выдает паспорта для вывоза инструментов за границу. Есть свидетели, которые могут подтвердить, что скрипка передавалась в его семье из поколения в поколение. Вы не могли о чем-то подобном не знать или хотя бы не догадываться, иначе спокойно вывезли бы скрипку через границу, а не отправляли ее дипломатической почтой.

— Русский закон, — ухмыляется Фонтейн. — Вы знаете лучше меня, что это оксюморон. Теперь вам известна вся история скрипки. Если вы не верите мне, поговорите с Лэмом — уверяю вас, он может убедительно доказать, что является законным владельцем.

— Много у кого, Филип, есть документы, которые доказывают их права собственности на целые поместья в России. Только после 1917 года эти документы никто не признает.

— Тем более, о каком русском законе вы тогда говорите? Однако, как вы верно заметили, я юрист и кое-что могу вам возразить. Перед вашей коммунистической революцией многие в Англии и во Франции покупали русские облигации. Европейские союзники России призывали свое население вкладывать в них деньги, чтобы помочь вашей стране. Потом случилась ваша прекрасная революция, и восемьдесят лет эти облигации считались ничего не стоящими бумажками; самое умное, что с ними можно было делать, — повесить в рамочку на стене. Но в девяностые годы ваш президент Ельцин согласился заплатить французским держателям этих бумажек. Если память мне не изменяет, почти полмиллиарда долларов. Триста тысяч человек получили эти деньги. Потому что, мистер Штарк, они за это боролись, требовали от французского правительства что-то для них сделать. А те, о ком вы говорите, ничего не делают, чтобы вернуть свое. Скажу вам как юрист, если они просто сидят и тихонько ноют, они заслуживают, как выразился один русский банкир, от мертвого осла уши.

Иван не может не признать, что в чем-то Фонтейн прав. И ослиные уши, обещанные банкиром Смоленским крупным вкладчикам своего рухнувшего в 1998 году банка, он помнит отлично. Но ведь и Анечка Ли по-своему права: из-за истории стопятидесятилетней давности скрипач лишился инструмента, который в его руках обладал властью над людьми. Но отвечает Фонтейну на этот раз не Штарк, а Молинари.

— Наш клиент — страховая компания «Мидвестерн мьючуал», Фил. И вряд ли ее устроит история с кражей и незаконным вывозом скрипки из России. Ты хоть рассказал Лэму, как она к тебе попала?

— Он не спросил меня об этом.

— Пожалуй, тут я не готов тебе поверить.

— Проверить мои слова легче легкого, Молинари. Просто свяжитесь с Лэмом и расспросите его, как расспрашиваете меня. Только постарайтесь его не похищать и не устраивать кулачных боев с телохранителями, как в Лондоне.

— Никому не нужно было тебя похищать, Фил, — отмахивается Молинари. — Ты поехал со мной, потому что испугался. И до сих пор сидишь здесь, потому что боишься Константинова. Ты думаешь, что даже в твоем родном городе он для тебя опасен. Это чепуха, но ты трус.

— Я знаю его, Молинари, а ты нет. Но, думаю, еще узнаешь и тогда съешь свои слова насчет моей трусости. — Оттолкнув кружку, Фонтейн поднимается и застегивает верхнюю пуговицу пиджака. — Счастливо оставаться, господа. Я со своими проблемами разберусь, а вы ваших даже еще не знаете.

Никто не пытается его удержать. Но и пива никому больше не хочется.

— Нам надо встретиться с Лэмом, — говорит Штарк устало. — Рассказать ему, как скрипка попала к Фонтейну. Если Лэм хочет стать законным владельцем скрипки, ему придется договориться с Ивановым. Ну, или можем написать отчет для клиента — теперь в целом все понятно.

— Мы еще не нашли Боба, — упрямо напоминает Анечка Ли.

— У нас и нет такой задачи, — замечает Молинари.

— Это — у кого как. — Она поднимается из-за стола, распрямляясь, как пружина.

— Подождите, — Штарк, морщась, машет рукой. — Не надо ссориться. Том, давай уже доведем дело до конца. Пусть все сойдется, и мы поздравим друг друга с хорошо выполненной работой. Нам с Софьей все равно нельзя пока в Москву. Узнай в «Мидвестерн», как найти Лэма, ладно?

Глядя на разгневанную Анечку снизу вверх, Молинари кивает.

— Узнаю. Утром позвоню. Анечка, не уходи, давай посидим еще немного. Видишь, Иван тоже хочет найти твоего скрипача.

Дома — то есть у Финкельштейна — Штарк застает порозовевшую, выспавшуюся Софью за компьютером галериста.

— Ну как, все удачно? Расскажешь мне? — спрашивает она.

— Может, не сейчас? Меня что-то прибило. Ты-то поспала.

— Тогда я тебе кое-что покажу. Я тут решила посмотреть «Тайм-аут» — думала, сходим куда-нибудь, музыку послушаем, раз уж мы в Нью-Йорке. И вот что нашла.