Закат над лагуной - Сергей Цейтлин

Тем временем Франческа ходила на цыпочках, боясь сказать лишнее слово. Вроде Казанова больше не собирался переезжать, и ей в тайне было очень приятно видеть его «прикованным» к постели. Таким образом она могла всласть за ним ухаживать: он принадлежал только ей. Но, с другой стороны, круглосуточное присутствие солдат в доме и регулярное употребление слова «тюрьма» лишали ее покоя. Главная ее задача была восстановить бодрое настроение ее любимого и вылечить его простуду. Она варила ему супы, горячие компоты, заваривала лечебные травы, мазала его целительными мазями. Ее мать, боясь, что Казанову посадят в тюрьму и лишат пенсии, охотно помогала дочери на кухне и оставляла ей самые свежие яйца, а не продавала их соседям, как обычно.

Маленький Джакомо не совсем понимал, что происходило. Ему казалось, что Казанова стал такой важной персоной, что ему назначили домашнюю охрану. Проходя мимо этой стражи, мальчик любовался их оружием, а один раз один из охранников даже дал ему повертеть шпагу.

Сестра Франчески занялась шитьем, чтобы заработать какие-нибудь деньги. Но ее толстые неуклюжие пальцы никак не могли подружиться с иголкой, и, после того как она исколола себе ладони, Франческа с мамой убедили ее шитьем больше не заниматься. Франческе, к счастью, удалось сшить пару панталон по заказу Микелы из театра Сан-Самуэле, и она была довольна вознаграждением, несмотря на то что на сцене никто эти штаны не надевал.

Страх попасть в «Колодцы» эмоционально парализовал Казанову. Он знал, что оттуда никто живым никогда не выходил. Не успевал он отвлечься на две-три минуты, как мысль о темной, ничтожной, наполовину заполненной водой камере вкрадывалась в его сознание и пощипывала виски. Он представлял эту камеру днем и боялся закрыть глаза и увидеть ее во сне, что было ужаснее, ибо во сне он не мог направить внимание на другой предмет. День и ночь у его постели горела свеча – больше всего его пугала темнота. Читать не было желания – ни старые книги, ни новые, которые передавал Дзагури. Чтение только больше напоминало о заключении, поскольку чтение было его единственным занятием в тюрьме тридцать лет назад: раз десять он тогда перечитал Новый завет и раз пять – Ветхий.

Мысль об Александре на какое-то время освобождала его от угнетающего страха, но взамен наполняла его грудь раздирающей болью. Объяснение странному, скоропостижному отъезду русских было слишком тяжело искать, да и бесполезно. Он не ждал от цесаревича ответа по поводу брака, а порой даже иронизировал над собой, представляя, что вот-вот придет от того письмо, говорящее, что свадьба венецианца Джакомо Казанова с русской фрейлиной Александрой Снежинской объявлена на всю Европу. Эти мгновения издевательства над самим собой были единственным развлечением, которое помогало Казанове держатся на плаву. Задним умом он понимал, что вышел за рамки бонтона, что где-то переборщил. А как он мог поступить иначе? Время было ограничено: русские остановились в Венеции только на 7–8 дней. Но что сейчас об этом говорить.

Венецианская погода плохо на него действовала. Несмотря на то что самый крепкий мороз уже прошел, небо оставалось низким, тучным и неподвижным. Часто моросило, и эфемерные проблески только дразнили Казанову недостижимой голубизной, так что казалось, что даже небо над ним посмеивается. Он выглядывал на крыши, на бесконечные ряды черепицы, и сердце его замирало всякий раз, когда в поле зрения влетала чайка. Он с тоской и застывшим дыханием следил за ее полетом, а затем, когда она исчезала, рисовал в небе ее траекторию.

Однажды после очередной встречи с Дзагури Франческа пришла домой воодушевленная. Ее глаза блистали. Она крепко обняла и расцеловала Казанову. Однако он увидел, что она как-то не совсем понимала смысл того, что ей поручили ему передать.

– Джакомо, мессер Дзагури сказал, – прошептала она у окна, чтобы охрана не слышала, – что в Риме мессер посол Андреа Менно…

– Меммо.

– Да, Меммо. Что мессер посол Андреа Меммо был на приеме, на котором Папа Римский чествовал графов Дно.

– Графов дю Нор. И?

– И что все прошло хорошо.

– Что прошло хорошо?

– Прием.

– А потом?

– Все. А кто такие графы дю Нор? Я слышала о них. Тут у нас о них говорили. Кто они?

– Иностранцы. Что еще сказал Дзагури?

– Больше ничего.

Выяснилось потом, что посол Меммо прислал дожу официальный доклад по поводу предоставленной цесаревичу аудиенции у Папы Римского. Однако про отношения великого князя к Венеции в докладе ничего не было. Кроме фразы: «Sono lieto di fare la Vostra conoscenza»[50], Меммо не удалось вырвать ничего из уст цесаревича.

В конце февраля Казанова потерял аппетит. Помимо горячего шоколада, который Франческа делала весьма искусно, ни на что больше он не мог смотреть. Из-за плохого аппетита, его иммунитет еще больше понизился, и через несколько дней у него поднялась температура. Валяясь в постели с горячей головой, он потерял контроль над своими мыслями, которые под влиянием разъедающего страха, стремились только к одной теме: заключение в «Колодцах». Все, что делала и говорила Франческа было не в силах его отвлечь. Даже маленький Джакомо со своими играми и наивными вопросами больше не действовал на чувство безысходности Казановы.

Ночью при горящей свече Франческа видела, как спящий Казанова поднимал и выпрямлял свои руки в поисках непонятно чего, держа их в таком положении минуту-две, пока они сами не падали на кровать. Иногда он во сне говорил: «Вы увидите, кто был прав… вот тогда вы скажете… совесть моя чиста». А порой он бредил даже днем: «Все уже было написано… смотрите, кто стоит на пороге». Франческа от него не отходила.

– Джакомо, миленький, поешь чуть-чуть. Ну хотя бы бульончика. Тебе нужны силы.

– Что говорит Пьетро?

– Никаких новостей. Но почему твоя судьба зависит от этих графов дю Нор?

– Ты не поймешь. Ты только запутаешься.

Первого марта Казанове приснилось, что в него стреляют. Он, как обычно, вытянул руки, надеясь себя защитить, и съежился, когда полетели пули.

– А-а-а!

– Чу-чу-чу. Это сон, миленький.

– Но стреляли. Стреляли же!

– Это у нас на улице стреляли. Фейерверками. Сегодня Новый год, мой хороший. Я тебя поздравляю!

– Новый год?

– Да. Я уверена, что скоро придут хорошие новости, и мы сможем начать новую жизнь.

Но никаких хороших новостей не приходило. В первую неделю марта Дзагури сообщил, что русские находятся в Тоскане, у герцога Леопольда, родного брата императора Иосифа II. Но про Венецию в их речах даже намека не было.

Чувствовалось уже, как на улице теплело. Франческа приоткрывала окна, чтобы Казанова дышал соленым воздухом. Это пробудило в нем небольшой аппетит. Он съел тарелку тушеных бобов, затем еще одну. Небо начало светлеть. Порой выглядывало солнце. Температура Казановы чуть снизилась. Но с кровати он не вставал. Действительно в комнате веял новый воздух, и небо покрывалось новыми красками. Однако мысли о прошлом – о недавнем прошлом, связанным с Александрой, и далеком прошлом, связанным с его пятнадцатимесячным заключением, держали его прикованным к постели.