Жнец у ворот - Саба Тахир

– Мои источники докладывают, что племя Сулуд покинуло пределы города вчера вечером. Значит, мы наверняка застанем их лагерь у одной из прибрежных деревень к югу, – говорит Муса. Я киваю, оглядываясь через плечо. Ночные тени обманчивы. Хотя лето в полном разгаре, я дрожу, спеша как можно скорее преодолеть открытые пространства болотистых полей.

– Может, хватит без конца оглядываться? – говорит Муса. – Из-за тебя я нервничаю.

– Просто хочется идти быстрее, – говорю я. – Я очень странно себя чувствую. Как будто в спину мне кто-то смотрит.

Князь Тьмы вчера ночью исчез так стремительно. Я сомневаюсь, был ли он на самом деле в Адисе. Но после встречи с ним никак не могу отделаться от чувства, что за мной следят.

– Дальше по дороге нас ждут скакуны, – утешает меня Муса. – Как только поднимемся в седла, дело пойдет быстрее. А ты, значит, не рада возможности прогуляться со мной, провести время в беседе? Обидно, красавица.

– Мне просто нужно поскорее встретится с кеханни, – бормочу я, называя первую, но не единственную причину, по которой промедление пугает меня. Муса внимательно смотрит на меня, и я стараюсь шагать быстрее. Он все еще не верит, что я готова предложить кочевникам оружие в обмен на информацию о Князе Тьмы. Ведь это оружие может быть использовано для убийства мирных селян-меченосцев.

Однако Пчеловод не пытается остановить меня, хотя мог бы применить свою загадочную магию. Напротив, сам вызвался меня сопровождать, хотя и не скрывает недовольства моим поступком.

Его разочарование злит меня. Это одна из причин, по которой я не хочу с ним разговаривать. Не хочу, чтобы он меня осуждал. Но у моего молчания есть и другая причина.

Говорить с ним по душам – значит узнавать его. Учиться понимать его. Может быть, даже подружиться с ним. Я знаю, как сближают совместные странствия, когда ты делишь с человеком хлеб, вместе смеешься над шутками, привыкаешь к его присутствию.

И это пугает меня. Хотя, возможно, я веду себя глупо. Пугает, потому что я слишком хорошо знаю, как тяжело терять близких. Я потеряла семью: маму, отца, Лиз, бабушку, дедушку, Иззи, Элиаса… Слишком много потерь, и много боли…

Я сбрасываю невидимость.

– Не то чтобы я не хотела беседовать с тобой… Хоть ты и не отвечаешь на мои вопросы. На самом деле я бы с удовольствием поговорила, просто…

И тут на меня накатывает головокружение. Я сразу узнаю это чувство. Ненавижу его! Нет, нет, только не сейчас, когда я так спешу на встречу с кеханни! И, хотя я сопротивляюсь изо всех сил, мне не удается удержать видение, нахлынувшее на меня волной: темная комната, силуэт женщины. У нее светлые волосы, лицо скрыто тенью. И ее голос, поющий знакомую песню:

Я хочу подойти ближе, увидеть ее лицо. Голос я уже слышала – где я могла его слышать? Я изо всех сил стараюсь вспомнить… Снова слышится этот непонятный треск, словно ломается ветка, и пение прерывается.

– Ай! – Я вижу над собой лицо Мусы. Он только что отвесил мне пощечину! Я с силой отталкиваю его.

– Проклятье, Муса! Что ты делаешь?

– Это я тебя должен спросить, с чего ты вдруг на ровном месте хлопаешься в обморок, как театральная актриса, – говорит он сурово. – Я уже около часа пытаюсь привести тебя в чувство! Ты что, каждый раз так падаешь, сбросив невидимость? В таком случае это не слишком удобная способность.

– Не каждый раз… Только в последние дни, – признаюсь я, вставая на ноги. Голова болит. От оплеухи Мусы или от того, что я ударилась при падении? Не знаю. – Раньше такого никогда не было. И обмороки становятся все дольше.

– Чем больше пользуешься магией, тем больше она от тебя требует, – объясняет Муса, давая мне отпить из своей фляжки. – По крайней мере так это работает во всех известных мне случаях.

Теперь уже он оглядывается через плечо.

– Что там? – спрашиваю я. – Увидел что-то подозрительное?

– Просто темно. И разбойники в этих районах порой попадаются. Лучше бы нам поскорее добраться до лошадей. Ты еще жаловалась, что я не отвечаю на твои вопросы. Спрашивай, я постараюсь тебя не разочаровать.

Я знаю, что он просто пытается отвлечь меня, но любопытство побеждает. Я ведь ни с кем еще не говорила о своей магии. Хотела рассказать об этом Дарину, но боюсь добавить ему лишнее бремя. Кто меня точно смог бы понять, так это Кровавый Сорокопут со своей целительной силой. Но сама мысль, что я могла бы обсуждать с ней что-то важное, вызывает у меня отвращение.

– А чего твоя магия требует от тебя?

Муса довольно долго молчит, не торопясь отвечать. Мы идем рядом в сгущающихся сумерках. Над головой загораются звезды, рассыпая по небу серебро. В их свете видна дорога – не хуже, чем при полной луне.

– Моя магия требует от меня попытки проконтролировать то, что я проконтролировать не могу, – отвечает он наконец. – Это магия манипуляции. Я способен речью заставить низшие создания подчиняться моей воле. Именно поэтому мне так хорошо удавалось управлять пчелами моего отца. Но когда я полностью рассчитываю на свою магию, она пробуждает худшее во мне. А именно – тирана.

– А в число созданий, которыми ты можешь манипулировать, входят гули? – спрашиваю я.

– Нет. Я бы не стал пачкать свой разум контактом с такими мерзкими тварями.

Вдруг из-под ног Мусы слышится какой-то щебет, и я замечаю слабую вспышку, похожую на отражение горящего факела в воде. Через мгновение она исчезает, и Муса поднимает руку, которая – я могла бы поклясться – миг назад была пустой. В его руке свиток.

– Это тебе, – говорит он.

Я выхватываю у него свиток и быстро пробегаю его глазами, а потом с презрением возвращаю.

– Здесь нет никакой ценной информации для меня.

– Здесь есть ценная информация о том, что Кровавый Сорокопут ранена, – возражает Муса, забирая у меня пергамент. – И что Отцы кланов обратились против нее. Удивительно, как она вообще смогла выжить. Очень интересно. Хотел бы я знать…

– Я плевать хотела на Кровавого Сорокопута и на политику меченосцев! – шиплю я сердито. – Мне нужно знать, что замышляет Князь Тьмы, с кем он общается!

– Ты говоришь о нем, как о неверном любовнике, – усмехается Муса, и я вспоминаю, как много он знает обо мне и Кинане. О том, что было между нами. На меня волной накатывает смущение. Хотела бы я, чтобы Муса не знал обо мне так много.

– Ах, Лайя-аапан, – он использует ласковое слово мореходов, означающее младшую сестру, и берет меня под руку. – Мы все совершаем ошибки в любви. А я – так больше всех.

В любви. Я глубоко вздыхаю. Любовь – это радость и беда. Восторг и отчаяние. Это огонь, который согревает, но стоит к нему приблизиться – обжигает. Я ненавижу любовь и жажду ее. И это сводит меня с ума.