Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос - Татьяна Навальная

— Не могу больше! Не могу! — плакала Анюта в трубку.

Я сочувствовала ей, но помочь ничем не могла. Наконец дом был достроен. Бабу Зину перевезли в отдельную квартиру.

Она умерла от пневмонии через три года. Что стало с ее кошками, я не знаю.

Несколько лет у меня не было известий об этой семье. В 2006 году Анюта позвонила сама и без предисловий сообщила:

— Мы развелись.

— А что Никита? — осторожно спросила я.

— Девку себе нашел. Соплячку. Пьют теперь вместе.

— Где пьют?

— Да у нас же и пьют. И живет она у нас.

— Как у вас? — не поверила я. — У вас же ребенок!

— Да плевать ему на ребенка. То девка ночует, то его мамаша.

Мать Никиты, красивая, но рано состарившаяся женщина тоже любила выпить. Трагедия, случившаяся с сыном, сломала ее в молодости. Но в то время, когда шла первая сделка, держалась она достойно — всегда подкрашенная, в аккуратной одежде, она не производила впечатления пьющей женщины.

— У нее же есть квартира!

— Она не работает, а квартиру сдает. Жить ей негде, вот и живет у нас. Надо разменивать квартиру.

Я приехала посмотреть, в каком состоянии находится то, что мне предстояло продать. И пришла в ужас. Есть у агентов такое выражение: «убитая квартира». Это квартира, доведенная до плачевного состояния. Квартира Анюты была убита вусмерть. В относительно приличном состоянии была только комната, в которой жила Анюта с дочкой. Да и там слой пыли на стеклах был таким, что дневной свет уже почти не проникал в комнату. Все остальное представляло собой натуральную помойку. Ободранные обои, гирлянды проводов, висящие по стенам, обмотанные пожелтевшей от времени изоляцией, все тот же отбитый кирпич в ванной и отсутствующий пол в маленькой комнате. В углу коридора лежала кучка уже окаменевшего кошачьего дерьма. И всюду грязь, грязь и грязь.

Я зашла в комнату к Никите. Пыльная занавеска закрывала окно. Несмотря на солнечный день, в комнате было полутемно. На продавленном диванчике валялась неубранная постель с бельем, не стиранным как минимум год. На колченогом журнальном столике светился экран допотопного монитора с какой-то игрушкой, поставленной на паузу. В углу на грязном матрасе лежала куча тряпья. Никита курил, сидя на табуретке перед монитором. Сказать, что он изменился, — ничего не сказать. Молодой красавец за несколько лет превратился в помятого запущенного алкоголика.

Куча тряпья в углу неожиданно зашевелилась. На матрасе спала женщина, не замеченная мной вначале. Это оказалась мать Никиты. Поднявшись, она, как сомнамбула, прошла мимо меня в туалет. Если Никиту узнать было трудно, то ее — невозможно. Тень человека. Оболочка, из которой вынули душу.

Я с трудом могла представить себе человека, который купит эту квартиру. Большие квартиры на первом этаже всегда продаются тяжело. Состоятельному человеку первые этажи неинтересны, а бедному не купить, потому что трехкомнатная сталинка стоит дорого на любом этаже. Я выставила квартиру в два раздела — жилую недвижимость и коммерческую. Под магазин продать ее было трудно — дом был отделен от тротуара палисадником. Но под офис вполне могли купить. Месяц шел за месяцем, покупателя не было. Редкие граждане, желавшие купить квартиру на первом этаже, останавливались на пороге, разворачивались и уходили. Несколько раз мы снижали цену, но эта квартира не привлекала никого. После просмотров Анюта хватала меня за рукав и с надеждой спрашивала:

— А как ты думаешь, когда ее купят?

Я не знала, что ей сказать.

— Я тут разговор подслушала, — как-то раз сказала она шепотом, — Никиты с его девкой. Она меня отравить предлагала.

— Да ладно, — не поверила я.

— Правда-правда. Обсуждали, как у меня квартиру отобрать.

— В квартире еще и Настя есть, — успокоила я Анюту. — Собственность-то у ребенка, а не у тебя.

— Я понимаю, но все равно страшно. Нажрутся и отравят. Ум-то давно пропит.

Мне тоже было страшно. Половина убийств в нашей стране совершаются в состоянии алкогольного опьянения. Кто даст гарантию, что беды не случится? Темна вода во облацех — в чужую душу не заглянуть.

Наконец чудо произошло — покупатель нашелся. Фирме, расположенной неподалеку, понадобился дополнительный офис. Владелица фирмы, пожилая, но невероятно стильная и ухоженная дама, даже не пошла смотреть квартиру.

— Что я, помоек не видела? — небрежно спросила она меня. — Переселяйте их скорее. Состояние меня не волнует — из квартиры мы все равно все вынесем, кроме капитальных стен.

Расселить бывших супругов можно было, только купив им квартиры в области. Никите мы искали ближайший пригород. И я впервые в своей практике столкнулась с тем, насколько наши дома не предназначены для инвалидов. Про пандусы речи не шло — их вообще нет. Но оказалось, что ко многим подъездам ведут ступеньки без перил. Те два-три шага, которые мы делаем не задумываясь и не замечая, для Никиты оказывались непреодолимым препятствием. Голый лед на дорожках усугублял ситуацию. Варианты отпадали один за другим. С трудом нашли квартиру во Всеволожске с подъездом без ступенек.

Для Анюты подобрали двухкомнатную во Мге. Оставалось пройти РОНО. Точнее сказать, муниципальный округ. В этом округе глава администрации принимал решения единолично — существование комиссии было формальностью. С инспекторами договариваться было бесполезно. Я объясняла им ситуацию в семье, надеясь, что они хоть как-то повлияют на свое начальство.

— Девочки, вы придите, посмотрите, в каких условиях живет ребенок! — уговаривала я их. — Там же сумасшедший дом! Родители развелись, отец пьет, в квартире проходной двор — его дружки ходят чередой в гости. Грязь, водка и мат.

Инспектора к Анюте так и не пришли. На комиссии мы нарвались на скандал.

— У ребенка сталинская квартира в городе! А вы хотите выселить его в область! — орал, брызгая слюной, глава администрации.

— Это дом сталинский, а от квартиры там уже ничего не осталось, — пыталась вмешаться я.

— Вы кто такая? Агент? Выйдите отсюда немедленно!

Я вышла. Крики начальника, защищающего права ребенка, разносились из-за закрытой двери по всему офису. Решение было таким: оформить на ребенка квартиру матери, квартиру отца и квартиру, которую мы покупали для бабы Зины, — ее унаследовала Анюта.

Если бы этой последней квартиры не было, продажа сталинки была бы запрещена. То, что у Насти невроз и проблемы со здоровьем от такого образа жизни, не волновало никого. Квадратные метры превыше всего! Собственность, а не нормальная жизнь — вот главный интерес ребенка с точки зрения лиц, дающих разрешения на квартирную сделку.

С тех пор прошло уже почти два года. Никита не работает, пропивая остатки здоровья. А ведь ему сейчас чуть больше сорока лет! Анюта живет во Мге — крохотном городке в Ленинградской области. Доплату, полученную при разъезде, она вложила в товар, которым торгует с лотка наемный продавец в Петербурге. На жизнь ей хватает. Она довольна, счастлива и, кажется, снова собирается замуж.