Непричесанные разговоры - Айла Дьюар

– Будь у женщин член, они устраивали бы тематические вечера «Я и мой член»: садились бы в кружок, расстегивали ширинки и вели беседы. И непременно стервозничали. «Ах, Хелен, не беда, что у тебя такой маленький». А за ее спиной потешались бы: «Бедняга Пол, у Хелен такой маленький член! Ведь в размере все дело!»

В другом конце зала смеялась и визжала стайка молоденьких девчонок. Они пили текилу, закусывая хрустящим картофелем. При одном взгляде на них становилось ясно, что девчонки сплетничают. Вот они, пожалуйста: Карен, Шарон, Элис и Кэти. Эллен представила, что они до сих пор носятся по городу с гиканьем и визгом, вечно юные и свободные. Может быть, не прежние Карен, Шарон, Элис и Кэти, а другие, новые. И так будет всегда, думала Эллен.

– Полюбуйся на себя! – сказала Кора с упреком. – Опять в облаках витаешь. Вся в мечтах. И как тебе не надоест?

– Просто вспомнила старых знакомых. Мне кажется, я повзрослела, а они так и остались вечно молодыми.

– Так оно и есть, – подтвердила Кора. На губах ее играла озорная улыбка.

Хмель ударил в голову, буйное веселье и любовь ко всему человечеству переполняли сердце. Жизнь прекрасна, белый свет – чудное местечко, и все замечательно. Наверняка все хотят, чтобы она спела под Марлен Дитрих. Любая женщина средних лет может ее изобразить. Кора спела, как Марлен Дитрих. Потом – как Леонард Коэн. А потом – как Дитрих, поющая голосом Коэна (наклонила голову, добавив себе второй подбородок, и прогнусавила: «О сестры милосе-е-ердия!»). Нежно тронула пальцем пену на пиве, бог весть откуда взявшемся, бог весть кем принесенном. И отовсюду ей подпевали женщины, родственные души и подруги, тоже мечтавшие быть загадочными, таинственными, любимыми.

– Зачем это тебе? – спросила Эллен, когда обе шаткой походкой вышли из бара.

Ночь обрушилась на них, порыв свежего ветра остудил хмельные головы, обжег отравленные легкие. Ноги отчего-то не слушались.

– Шляешься по кабакам и меня таскаешь за собой! Ты на меня дурно влияешь!

– Я всего лишь мучаю ту, кого всю жизнь пыталась полюбить. Себя, – отозвалась Кора.

Эллен остановилась, прислонилась к стене:

– Ну я и надралась! Как свинья. И все по твоей милости. Сама нализалась и меня напоила.

– Не хотела – не пила бы.

– Когда до меня доходит, что я перебрала, мне уже все равно. Я тебя люблю, Кора. Но ты для меня слишком кипучая. Ты живешь взахлеб, я так не могу. Синяки и шишки оставь себе, Кора. А я лучше дома посижу.

Кора обиделась:

– Сама наклюкалась, а на меня сваливаешь. Со мной все отлично. Я-то не пьяная.

– Еще какая пьяная. Ты всегда отпираешься. Даже странно: ведь ты, Кора, образец честности!

– Еще чего!

Кору задели эти слова. Она женщина-загадка, а вовсе не образец честности. У нее двое детей от разных отцов, и, когда они спрашивают об отцах, она не говорит им всю правду. «Ах, Сэм, твой папа был француз. Мы расстались, когда ты еще не родился. Люди расстаются. Он заболел. Не спрашивай больше о нем. Ладно уж, спрашивай, только не сейчас, договорились?»

Эллен стукнула Кору по лбу, вырвав из размышлений и угрызений совести.

– Ты что-то скрываешь. Ей-богу, скрываешь. Ты меня слышишь, Кора?

– Иди ты к черту! – крикнула Кора. – Тебе-то откуда знать? У тебя все схвачено.

Стэнли Макферсон о тебе печется. Вытащил тебя из той истории с Дэниэлом. А ты палец о палец не ударила, Эллен. Ничего ты не смыслишь в жизни. Отгородилась от мира.

– Я не отгородилась от мира! Это у тебя сплошные тайны!

– Тайны? – взвизгнула Кора. – У каждого свои секреты!

Начинаем с верхнего этажа, оттуда – вниз. Шарфы, губная помада, лак для ногтей, конфеты, перчатки, духи. Бери, не зевай! Если над лифтом загорятся две лампочки – значит, вызвали охрану. Живей, живей. Пора сматываться. Никогда, никогда не было так хорошо. Глаза горят, душа ушла в пятки, сердце стучит как бешеное.

– Вокруг тебя стена, Кора. Я тебе все выкладываю. Раскрываю душу. А ты мне ничего не рассказываешь! – вопила Эллен.

Подруги кричали наперебой, осыпали друг друга бранью. Орали пьяными голосами. Эллен злило, что Кора знает о ней все, а она о Коре – нет. Так нечестно. А время летит, летит. Годы и заботы оставили след на Корином лице. На нем появились морщинки, которых не было в тот вечер, когда ослепительная Кора в первый раз подошла к Эллен. «Вам не помешало бы хорошенько гульнуть», – сказала она тогда.

«Я не против, Кора! – думала Эллен. – Хочу стать такой же, как ты; покажи мне притоны, куда ты ходила тайком, и научи меня грешить столь же блистательно, как ты!»

А про Стэнли все правда. Стэнли Макферсон и в самом деле опекал Эллен. С тех самых пор, как она призналась ему в том, что натворил Дэниэл, Стэнли взял ее под свое крылышко. Разобрался с ее денежными делами. Но Стэнли есть Стэнли, он не мог поступить иначе. Он позаботился о пенсионных планах для Эллен, Билли и Бриджит, оставил доверительные фонды и сбережения для детей. Лишь о собственном будущем он не думал.

Стэнли не выходил из дома без полного кармана мелочи для нищих. В гостиной у него вечно толпились бесприютные скитальцы, Эллен называла их «жертвами жизненной бури». Эти люди из прошлого Стэнли появлялись неизвестно откуда, ели у него за столом, брали взаймы деньги и исчезали еще на десяток лет. Стэнли продал «Гангстерш», «Энгельса» и другие комиксы Эллен агентствам печати, а прибыль Эллен вложил в дело. В тридцать семь лет она жила в довольстве, как за каменной стеной, и все благодаря Стэнли.

– Ты все от меня скрываешь. Это гадко, – продолжала возмущаться Эллен. – Ты не подпускаешь меня к себе.

«Только не ты», – сказала ей мать в холодном бунгало. «Только не ты», – прозвучало в ту ночь, когда умер папа и в дом ворвался сквозняк, от которого стыли ноги.

Всю жизнь Эллен преследовал страх быть отвергнутой.

– Сама-то не все свои мечты пересказываешь! – парировала Кора. – Ты замкнулась в себе. И при этом счастливица. Везучая. Все тебя любят. Только ты этого не замечаешь. И у тебя хватает наглости ходить вечером в помещении в темных очках. В твои-то годы! Как меня это бесит!

– Спасибо на добром слове. Значит, я счастливица, а ты хлебнула горя! Я ни черта не знаю, а ты у нас опытная! Ты мать, ты сильная женщина, а я… я… – Эллен осеклась. А кто она? Неудачница, которая живет в своем мирке. Книжный червь, балаганный урод, – набор ругательств, которые она могла применить к себе, был поистине обширен.

– Мать! – выкрикнула Кора. – Подумаешь, мать! Большое дело! Самоеды всех стран, объединяйтесь…

Да уж, мать, думала Кора. Нечего сказать, мамаша. Командирша, мегера, поставщик белков, витаминов, чистых носков и нехитрых советов на все случаи жизни.