Синдром выгорания любви - Людмила Феррис

— Так он и женатый был?

— Да, и его жена была тоже Пашиной клиенткой!

Мысль, которая вдруг Юльку озарила, казалась невероятной, и ей было даже страшно допустить подобную возможность.

— Вы были любовницей Александра Гулько? Так это вас в квартире застала его жена?

— Тсссс… — Райка приложила палец к губам. — Про это только Паша знала. Она меня поэтому из парикмахерской и отправила в деревню, от греха подальше.

Наши дни.

С Кристиной что-то случилось, Юля поняла это сразу. Они снова дежурили ночью, и работы выпало много. В одной палате старик все время жаловался на боль в желудке, в другой — у старухи начался понос, и она не успевала дойти до туалета.

— Ну вы даете, женщина! — Юля третий раз замывала зловонную лужу около кровати.

— Ну разве ж я виновата? Организм уже не держит.

— Голова у нее не держит, — комментировала Кристина. — Дай ей две дозы снотворного, чтобы не бегала по туалетам.

— Может, лучше имодиум?

— А подороже ничего не придумала? Снотворного сейчас вкачу, будет знать.

— Да ладно, Кристя, не злись.

— Ну, если тебе чужое дерьмо нравится убирать, пожалуйста. Я не вмешиваюсь.

К двум часам ночи все успокоились, и девушки облегченно вздохнули.

— Кристина, ты сегодня в каком-то напряжении постоянном, словно тебя разъедает что-то!

— Мухина, тебе тоже снотворное вколоть, чтобы вопросов лишних не задавала? Отвали от меня!

— Тебя кто укусил, ты что на людей бросаешься? Разговариваешь, будто мы с тобой на нарах сидим.

Кристина словно споткнулась о невидимую преграду.

— Нет уж, на нары я не хочу. Юль, а там вообще можно выжить?

— Там — это в тюрьме?

— Да, в тюрьме.

— Можно, я ведь выжила. А что у тебя вдруг за мысли? Проблемы?

— Тревожно как-то.

— Ты мне Лазаря не пой. Просто так тюрьму не поминают. Давай, подруга, выкладывай, а то не посмотрю, что ты сегодня напарница, отверну голову.

Напор и наглость возымели свое действие, и Кристина неожиданно заплакала.

— Ты, девка, если в тюрьме будешь слезы лить, то пропадешь. У тюремной хаты свои законы. Кстати, туалеты там отгорожены от камеры занавесками, но это не мешает распространению запахов и звуков. Запах дерьма тебя будет преследовать везде, как и здесь, в интернате. Поэтому мне не западло дерьмо за бабками убирать! Говори, не ной!

— Мне парень понравился, глупо, конечно, но понравился с первого взгляда.

— Ну, это же не повод рыдать. На то и мужики, чтобы нравиться!

— Я мужиков ненавижу, по жизни ненавижу.

— Да и ладно, в женской колонии мужиков нет, и вообще там физиологические особенности твоего женского организма никто учитывать не будет. Так что на твое «ненавижу» всем плевать.

— Мне кажется, я влюбилась, — Кристина продолжала плакать.

— Ничего не понимаю! При чем тут тюрьма! При чем тут ненавижу мужчин! Мед, дерьмо и пчелы у тебя смешались в одну кучу. Ты мне можешь вразумительное что-нибудь сказать?

— Нет, не могу.

— Тогда рыдай дальше, я пойду прикорну в подсобке, пока наши ветераны спят.

— Подожди, Юля, не уходи. Я не знаю, что скажет Антонина Михайловна.

— А что она должна сказать? Вы что, с ней любовные приключения согласовываете? Она может тебе запретить любить или разрешить? Бредятина какая! — Юлька хотела добавить, что в этих случаях говорит главред Заурский, но вовремя прикусила язык.

— Совсем не бредятина! У нас проверка в связи с пожаром, Антонину знаешь как таскают.

Юлю осенило. Ей последнее время приходили в голову сумасшедшие идеи, но как раз они оказывались правильными.

— Ты, что ли, в юношу-следователя влюбилась? Того, который тебя допрашивал?

— Он просто беседовал, а не допрашивал.

— Ладно, беседовал. Тогда ты мне ответь, при чем тут Антонина и почему ты тюрьмой интересуешься? Это прикол такой? Он типа тебя в тюрьму сажает? Но для тюрьмы доказательства нужны! Чего ты фигню несешь? Все-таки прикалываешься?

— Какой прикол! Он меня в кино пригласил.

— Ну, супер! Значит, хороший парень, а то некоторые сразу в постель зовут.

— Я отказалась с ним в кино пойти, — Кристина опять пустилась в слезы.

— Девочки, девочки, есть кто там? Подойдите!

Кристина вытерла слезы.

— Вон, бабусяки наши проснулись! Недолго музыка играла.

— Сиди, я памперс поменяю быстро, — Юлька взяла чистый памперс и пошла по коридору на голос: — Иду, иду, подождите.

Когда Юля вернулась, Кристина сидела в той же позе.

— Кристина, ты, если хочешь что-то рассказать, груз с души снять, так говори, а если не хочешь, так и не начинай. А то тянешь кота за хвост, уже тошнит от тебя.

— А ты меня не сдашь?

— Кому? Мусорку твоему? Или директрисе? Зачем? Ни тот, ни другая мне не интересны. Какой смысл? Только я пока ничего не понимаю, ты что, баланду травишь мне? Гнилой базар! Про кичу вдруг заговорила!

Юльке было интересно употреблять слова, которые она почерпнула из словаря уголовных терминов. Кстати, а неплохо у нее это получается, вот куда бы еще ввернуть так понравившееся ей слово «алтушка-монета». Но здесь нужно ухо держать востро, не переборщить, потому что ей, например, раньше и в голову не могло прийти, что в тюремной энциклопедии «армянская королева» — это пассивный гомосексуалист, а «глухарь» — человек, который грабит пьяных. Вот так, журналист Сорнева, век живи, век учись.

— Просто я не знаю, что делать.

— Если влюбилась, то идти в кино, это точно, а все остальное жизнь покажет, чего вперед забегать?! Может, завтра кино и кончится, не начавшись.

— Я чувствую, что у нас с ним может быть серьезно. Только понимаешь, если он узнает, что я отдельные поручения Антонины выполняю, он от меня отвернется.

— Здесь все выполняют поручения Антонины.

— Нет, я не в том смысле. Я деньги с клиентов для Антонины собирала. С фондом по квартирам ходила. И еще много что делала. Он ведь следователь, он все это узнает. Мне кажется, что он меня насквозь видит.

— Подожди, если ничего ему не рассказывать, он ничего и не узнает. Антонина не заинтересована тебя слить, да и не докажет она, что кто-то когда-то какие-то деньги ей приносил.

— Ты думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Чистосердечное признание добавляет срок.