Муза Диониса - Алиса Берг

– Я безумно хочу танцевать, – объявила она Миловидову, когда они вернулись с пляжа. – Отвези меня куда-нибудь, где можно это сделать. Ты же знаешь тут все места.

Миловидов ненадолго задумался.

– Ладно, в самом деле, есть одно местечко. Там можно оттянуться по полной программе.

– Прекрасно, поехали.

– Еще рано. Там все начинается довольно поздно. Вот не предполагал, что ты такая отчаянная танцорка.

– Я тоже многое в себе не предполагала. А что тут странного, многие годы я занималась одним и тем же, вела монотонный образ жизни. Как я могла узнать про свои таланты? Ты мне помог совершить эти открытия. Гордись!

Она ласково провела рукой по волосам Миловидова. И вдруг почувствовала то, чего не чувствовала по отношению к нему еще ни разу – самую настоящую нежность. А она знала в себе одну важную особенность – нежность всегда была у нее предвестником любви. Как ветер является предвестником дождя.

Она может по-настоящему влюбиться в Миловидова? – задала Анна себе вопрос. Он ей нравился, как мужчина, он был изумительным любовником. Но любовник и любимый – это часто такие разные понятия, их нередко разделяет непреодолимая пропасть. И до сего момента она была уверена, что в ее случае она так и останется непреодолимой.

Что-то неуловимо изменилось в ее отношении к нему. И она даже не заметила, когда это случилось. А случилось это, скорее всего, тогда, когда он неожиданно вернулся к ней из своего шикарного особняка в их убогонький, тесный номерок обшарпанной трехзвездочной гостиницы. Почему-то в тот момент ее это так сильно обрадовало, что и привело к зарождению совсем другого чувства. И что теперь ей делать с ним?

Только не паниковать, – сказала Анна себе. Она хотела открыть в себе что-то новое, вот и открыла.

Боже, сколько же лет у нее не возникало ни одной серьезной влюбленности!.. Она даже внушила себе мысль, что является однолюбкой. Какая она глупенькая: никакая она не однолюбка, просто в какой-то миг так сильно заморозила себя, словно продукты в морозилке, что сама прониклась этим убеждением. А сейчас ощущает, как загорается в ней новый любовный пожар, от которого тянет таким жаром, что становится страшно. Огонь-то может не только помочь оттаять в ней тому, что застыло много лет назад, но и спалить ее всю дотла.

А что тут странного – разве женщина не создана для любви? И по большому счету только ради любви. А все остальное – не более чем приложение, может быть, даже мешающее исполнению этого главного предназначения. Вот, например, она многие годы была свято уверена в том, что ее миссия – разоблачать преступников, очищать общество от негодяев, мошенников, насильников, взяточников. И она делала это с большим старанием и мастерством. Ведь не случайно ее хотят назначить прокурором города. И она так гордилась этим выдвижением, как великим своим достижением.

И все бы так и тянулось до конца ее дней, она бы продолжала пребывать в иллюзии, что все у нее хорошо, что она выполняет свою главную жизненную задачу, не встреться ей на пути этот человек. Далеко не самый лучший, и это еще мягко сказано. Но именно он пробудил в ней скрытые силы и чувства, обнажил то, что было тщательно задрапировано. Он заставил ее взглянуть на свою жизнь совсем по-другому, поставил перед совсем иной реальностью. Но что ей делать в этой ситуации, переворачивающей все ее существование с ног на голову?

Анна продолжала гладить волосы Миловидова. И вдруг она почувствовала, что происходит нечто странное, непривычное. Обычно Миловидов бурно реагировал на ее ласки, а сейчас он тихо лежал рядом и не двигался. Она посмотрела на него. Такого выражения лица она у него еще не видела, оно было непривычно умиротворенным.

– Тебе хорошо? – вдруг спросила она.

Он смотрел на нее и ничего не говорил. Но ей и не требовались слова, они все читались по глазам. Какой-то мощный поток захлестнул ее, поток, сопротивляться которому у нее не было ни желания, ни сил. Она вдруг страстно стала целовать его лицо. Но эти поцелуи вовсе не были призывом заниматься любовью – как ни странно, но в эту минуту она была далека от секса, как никогда, это так порывисто и безудержно вырывались из нее переполнявшие ее чувства.

И самое удивительное заключалось в том, что Миловидов это отлично понимал. Он нежно обнимал Анну, его рука ласково бродила по ее волосам, лицу, плечам. Но и в его прикосновениях не было страсти, а лишь нежность и доверие к ней.

Первой опомнилась Анна. Она села на кровати и вся сжалась. Миловидов тоже сел рядом с ней.

– Что с тобой? Чего ты испугалась? – спросил он, обнимая ее за плечи.

Она вздрогнула.

– Не знаю, но мне стало вдруг очень тревожно.

– Потому что тебе стало очень хорошо?

– Да, – согласилась она, – я чувствую нечто такое, в чем боюсь себе признаться.

– Но это глупо.

– Глупо. Но признаться себе еще глупей.

Миловидов вдруг переместился на пол, сев у ее ног, смотря на нее снизу вверх.

– Самые несчастные люди те, которые боятся собственных чувств. Я вот их не боюсь. Хочешь, скажу.

– Нет, – поспешно остановила его Анна. – Не сейчас. Я должна кое к чему привыкнуть. Нельзя вот так сразу все. Ты должен меня понять.

– Что я должен понять, что ты не желаешь любить того, кого любишь?

Анна вздрогнула.

– Прошу тебя, не надо произносить этих слов. Разве не достаточно того, что мы читаем мысли друг друга?

– Нет, не достаточно, – жестко сказал Миловидов. – Если было бы достаточно, не возникало бы этих проблем.

– Пойми, я оказалась в крайне непривычной и в крайне двусмысленной ситуации. Мне надо в ней хотя бы чуть-чуть разобраться.

– А разве ты не приехала сюда как раз для того, чтобы выпустить все свои чувства наружу? И, между прочим, это лучший способ в них разобраться.

– Да, – согласилась Анна. – Но чувств оказалось чересчур много. И все они такие противоречивые… Вот я и не знаю, что с ними со всеми делать, куда их девать?

– Их не надо никуда девать, их просто надо, как животных, выпустить из вольера. И они сами найдут, что им делать.

– Я выпущу, – пообещала Анна, – только не сразу.

– Выпустить их не сразу – это значит, их загубить, – наставительно произнес Миловидов. – Я видел этого много раз.

– Не уверена, – прошептала ответила Анна.

– Нет, ты уверена в этом.

– Ну что ты от меня хочешь? – взмолилась она.

– Ничего. Что я могу от тебя хотеть?

Анна вдруг резко встала и взглянула на сидящего на полу Миловидова. Он внимательно смотрел на нее, но его лицо ничего не выражало.

– Ты хочешь это услышать, ты это услышишь. Я люблю тебя, – произнесла она и заплакала.

Анна понуро сидела в джипе, безучастно озирая уже знакомые ей картины островного пейзажа. Ее не отпускало ощущение постигшей катастрофы. Она не должна была никогда произносить это слово. Есть запретные выражения, они не произносятся вслух, это считается кощунством. Но именно такое кощунство она допустила сама. И теперь ей остается лишь ждать наказания: бог Дионис, ради которого она пошла на такое, предал ее на заклание своим, гораздо более жестоким собратьям.