Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный

уснувшие тонкие веки, взглядом одним лаская нежно — мы не касаемся друг друга, не коснёмся.

"Я всегда мечтала заниматься любовью с завязанными глазами", — произносит она задумчиво карамельным голосом, маленькие мягкие губки складываются в прелестный треугольник. Мы попиваем густой смолистый кофий на кухне при свете лиловой свечи, в обрамлении полуночных шорохов и вздохов. Ровный тон орехового стола накрыт часто усеянной сложными бугорками узлов скатертью, миниатюрный чашечки покоятся светло-лазоревым остывшим памятником вечерней беседе — напитком теперь выступают сами слова. "Я мечтал родиться слепым", — отвечаю я, — "жить в мире звуков, веса и запаха, видеть свои цвета и познавать реальность руками. Мне думается, тогда всё представлялось, да и было бы иным. Я хотел бы стать скульптором, родившись слепым. Изучать лицо ощупью, возрождать его из памяти пальцев. Можно я узнаю твоё лицо с закрытыми глазами?", — "Да, я тоже хочу". Мы закрываем глаза и осторожно кладём ладони на лица друг друга. Её маленькие ноготки щекочут нервы, задевая ресницы и губы, от упругой кожи щекам передаётся глубокое живое тепло — в тесной уютной темноте под опущенными веками загорается солнышко. Я жадно впитываю линии её черт, удивительно представляющимися такими родными, но абсолютно неизведанными ранее — другое, другое лицо держу я в руках, глажу, ласкаю и ощупываю милиметр за милиметром, каждую чёрточку. Восторг этого чистого необычайного переживания возбуждает в моём земном теле ураган тяги, и тем вкуснее близость, приятнее сдерживать воющее нутро, жаждущее плоти. На губах её крошечные пальчики ощутимо подрагивают и задерживаются, прежде чем спуститься дальше — к новооткрытию крепкого подбородка. Нам удаётся удержать руки на лицах, не ввести ум во искушение эмпирического познания тела.

У неё долгие и томительные карие глаза, волглые колодцы зрачков; шоколадный прилив волос; девственный холст кожи. Он сидит слева от неё — закрытый нескладный комочек — уткнулся озабоченными мировой скорбью носом в книгу, поправляет сползающие от тяжести нелепые очки. Она напротив, ныряет в мои глаза чарующим очарованным взглядом художника, плывёт по тёмному течению безмолвного обмена чувством. С полчаса держимся на оголённом проводе высоковольтной линии глаз, потом я улыбаюсь — и она расстёгивает тугой корсет земляничных губ в загадочной улыбке. Не давая спуску точечному, конецентрированному вниманию понимания, я протягиваю ей повернутую кверху ладонь — она накрывает её своей лакомой ладошкой, живительная дуэль потоков продолжается с новым руслом в общем беге хрустальных вод сознания. Периферия моего зрения улавливает и наблюдает за двумя мужчинами на следущих скамьях — они проявляют к нам оживлённое, опасное внимание. Волчьи взгляды, хищные кости черепа, бритвы губ — серьёзные противники в численном превосходстве. Наконец один разрывает тугой ремень ожидания, уверенно и упруго поднимается, напряженно подходит и садится рядом. Молчит выжидающе какое-то время, потом спрашивает: "Жена твоя?", — и только тут я всплываю из карих пучин и поворачиваюсь к нему: "Нет", — "Его?", — кивает зек — пальцы в "перстнях" — на скрюченного книжника, — "Моя, моя… жена". "Жена", — с улыбкой подтверждает она. Зек удовлетворённо расслабляется, затевает разговор — на неё он больше глаз не примеряет, правило чтёт.

Растревоженная плоть

Когда Саша скользит своей мокрой, напряжённо подрагивающей, киской по моему набухшему за 12 часов почти непрерывного желания члену, я разрываюсь между стремлением целиком упасть в член и влажную горячую глубину её лона, острыми и мокрыми от пота сосками, то и дело царапающими мне грудь, и теми вспышками лёгкого света, которые я воспринимаю в её грудной клетке.

Я закрываю глаза и пытаюсь равномерно распределиться по всем уровням и частям тела, на которых мы занимаемся любовью. Старательно выключаю мысли, мозг и этого, вечно всем недовольного, умника в центре черепа, который на этот раз неустанно напоминает мне, что у Саши узкие губы, особенно верхняя.

Конфликт продолжается, то угасая, то вспыхивая с новой силой — происходит любовь, и в то же время происходит война в моей голове, постоянная война мужчины и мальчишки, мудреца и ребёнка. Один из них знает цену данному, смотрит в глубину явления и безжалостен к себе. Он знает вещество жизни и следует ему, не отвлекаясь.

Другой тотально неудовлетворён. Получая желаемое, он ищет в нём изъяны, не приемлет их и хочет лучшего, большего, идеального. Причину недостатков жизни он видит в ней и её проявлениях. Склонный обвинять всё и вся, к себе он не предъявляет требований. Он расположен жалеть себя, поддаваться слабостям и останавливаться прежде, чем закончит цикл действия, ведущий к воплощению его желания.

Когда я кончаю, ребёнок внутри меня удовлетворяет свой эгоизм и принимает Сашу. Он больше не думает о её недостатках, он полностью поглощён переживанием тёплого, уютного, нежного единения. Возможно, он просто засыпает, отдавая всё восприятие мудрецу.

***

Если пару недель назад я переживал, что не могу продержаться в постели достаточно долго, чтобы она кончила, то последние пару дней происходит прямо противоположное. Я измучен постоянной эрекцией (продолжающейся весь рабочий день), не вялой, как прежде, а напряжённой до того, что весь член болит. Саша, в свою очередь, после третьей палки начала всерьёз меня опасаться и на всякий случай отползла подальше, пока я не усну.

***

Я восхищён её задницей. Этой ночью на третьем заезде я попросил её развернуться спиной ко мне и с непередаваемым удовольствием наблюдал непокорную гриву соломенных кучеряшек, тонкую очерченную спину, поясницу и ягодицы. Её задница как будто нарисована, словно она вышла из хентайного мультика про школьниц — все линии безупречны и действительно мультяшны. Эта задница идеальна, ирреальна.

Лет в 9 я мечтал о специальном порошке, которым можно было бы посыпать что-то нарисованное, чтобы оно стало настоящим. Потому что ничто реальное, даже прототип нарисованного с предельной точностью воспроизведения, не будет столь же совершенно и гармонично, как рисунок. Ничто реальное, кроме Сашиной задницы. Это просто сводит меня с ума.

***

Весь вчерашний день я грезил сексом. С закрытыми глазами, с открытыми ли — перед взором кружились видения, в которых смешивались реальность и фантазия, воспоминания из опыта и воспоминания из воспринятого мусора, спроецированные на модели действительности.

Вот мои пальцы на её взмокшей пояснице, вот её живот, плотно прижатый к моему бедру, конвульсивно сжимается раз за разом от нарастающих волн множественного оргазма, вырвавшегося из матки на волю уже после того, как я в последний момент вытащил из неё член и забрызгал свой пупок моментально остывающей спермой, вот её мягкие и мокрые губы скользят по моей груди и шее, вот тонкие длинные сверхчувственные пальцы опускаются вдоль моего позвоночника, вот