Брусиловская казна - Сергей Бортников

Следов жизнедеятельности шведов обнаружить также не удалось. И я принял решение целиком переключиться на поиски инвалида.

– Есть один такой. В Крывлине, – обнадёжил Ткачук.

Но, как оказалось, тот не имел никакого отношения к УПА. Зато он вспомнил, что в селе Мырин живёт еще один безногий старик. И назвал фамилию – Чабан.

Поблагодарив, мы рванули в соседнюю деревню. Быстро разыскали нужную хату. К сожалению, хозяина на месте не оказалось.

– Василий Тимофеевич поехал в Шкурат[59], – доверительно сообщила его супруга. – У нас белый «Запорожец». Может, встретитесь в пути?

– Как туда добраться? – рявкнул Князь, почувствовав «запах крови».

– Дорогу на бетонку знаете?

– Да.

– Километров через десять в сторону Ковеля будет автозаправочная станция – она принадлежит нашим детям. За ней повернете налево. Только будьте внимательны – указателя там нет.

– Ну, хорошо… Найдем мы этот Шкурат… А дальше?

– Подниметесь на горку и увидите усадьбу нашего старшего – Степана. Младший только начинает строиться в километре от него…

Ничего сенсационного в сообщении хозяйки мы с Лёней не находили, зато Кливанский аж подпрыгивал от нетерпения.

– Нутром чую – это то, что нам надо! Заправка, фазенда… Откуда бабки? Почистил схрон дедуля! Не зря руховец утверждал, что у него есть карта, – добавил он и осёкся, поняв, что сболтнул лишнее.

Уже темнело, но Владимир настоял на немедленном отъезде. Ткачук умело и точно вывел нас сначала на нужное село, затем – на фермерское хозяйство. Славик направил фары на маячившие впереди строения. Индивидуальный мощный трансформатор, специально подведённая линия электропередач, телефонные провода, несколько новых тракторов, теплица – всё это, конечно, впечатляло.

– Круто! Ну, очень круто! – вслух восхищался Клёва. – Один такой трансформатор тянет на десятку зелени… И потом, смотрите: цветочки возле дома вместо картошки и пшеницы, никаких тебе телятников или свинарников. Достал дед рыжье, ей-богу достал!

Лучи автомобильных фар бегло ощупали всю округу и остановились на белом «Запорожце». Рядом с ним стояла какая-то иномарка, очертаниями напоминавшая лёгкий джип… В это время из дома вышли двое мужчин. Они о чём-то шептались, указывая в сторону горы, на которой торчал наш автомобиль. Спустя мгновение незнакомцы скрылись в салоне минивена, и мы стали готовиться к неизбежной скорой встрече.

Я со взведенной «Береттой» стал справа от «Мерса», Славик с какой-то разрешённой пухкалкой – слева. Кливанский с моим «Супер-П» уселся на капот. Из-под горы на всех парах летел «Мицубиси». Тот, что ночевал в берёзовой посадке!

Увидев отряд вооружённых людей, иномарка дала задний ход и, лихо развернувшись, быстро рванула в обратном направлении. Однако на ферму она больше не заезжала. Свернула направо в густой лес и скрылась за горизонтом. Мы даже не предпринимали попыток догнать ее. Куда «мерсу» до джипа на пересечённой местности!

– Всё. На сегодня хватит, – довольно потирал ладони Владимир. – Завтра утром снова наведаемся в Мырин. Но тачку придётся поменять. Надеюсь, Леня подыщет для нас какую-то клячу…

– У моего брата есть «Волынянка», – отозвался наш верный помощник. – Остаётся только заправить её бензином.

Десять литров горючки выцедили из бака «мерседеса». До Мырина хватит, а если придётся опять ехать в Шкурат – заправимся на бетонке.

Для наших дорог – машины лучше нет. Особенно в сезон дождей, когда в полесские сёла можно добраться разве что вертолётом. Или «Волынянкой». Она садится на брюхо, визжит, но упрямо ползет вперёд!

Нынешнее лето выдалось засушливым. Поэтому ЛуАЗ летит по бездорожью со скоростью шестьдесят километров в час.

Вот и Мырин. «Запорожец» во дворе, значит, хозяин дома!

Яша со Славиком остаются в салоне иномарки. Я, Клева и Ткачук неспешно бредём в просторную селянскую хату.

Василий Тимофеевич[60]сидит на кровати, опёршись на самодельный костыль. В углу комнаты, увешанной портретами украинских гетманов, покоится самодельный протез…

Чабан, как и Ворошилов, не похож на заурядного сельского труженика. Обычно сгорбленного и спитого. Он крепок, подтянут, суждения его здравы и мудры. Забегая вперед, скажу, что именно этому скромному и мужественному человеку было суждено перевернуть все мои представления о повстанческом движении на западе Украины. Может, его искренний рассказ, записанный мною на диктофон, переубедит ещё кого-то?

– Родился я в 1920 году в селе Мырин Велицкой гмины Ковельского повета Волыни, в то время пребывавшей под властью панской Польши. Наш край – Голобщина – представлял собой образец единения разных народов: евреев и словаков, поляков и украинцев, чехов и караимов… Простые люди всегда терпимо относились к представителям другой национальности. А вот господа нас иначе как быдлом не называли. Даже «ридну мову» запрещали преподавать. Чтобы украинская молодёжь и думать забыла о самостоятельном государстве…

Но был и позитив… Чтобы внушить уважение к чужой истории, для нас организовывали многочисленные экскурсии. Водили к месту, где стоял замок королевы Боны, возили в деревню Костюхновка, где располагалась крупнейшая польская колония – та местность так и называется «Польская гора». Когда-то, во время Первой мировой войны, одна из тамошних крестьянок спасла от плена самого «маршалека Пилсудского», который в 1926 году стал фактически диктатором Речи Посполитой и ныне чествуется как национальный герой.

Наша семья была довольно большой и дружной. Отец – Тимофей Флорович, мать – Евдокия Васильевна, девятеро детей (четыре мальчика и пять девочек). Жили не бедно, но тяжёлый крестьянский труд познали с малых лет… Уже тогда на Голобщине ощущалось мощное влияние коммунистов. Более двадцати односельчан открыто призывали к воссоединению с СССР… Но мой отец, верой и правдой служивший идеям вильной Украины, сумел привить детям любовь к Родине. Ещё в 1919 году, возвращаясь домой с империалистической бойни через голодный Саратов, он собственными глазами наблюдал «большевистский рай» и не желал такой судьбы своему народу.

В 1939-м пришли первые Советы. И сразу развернули массированное наступление на позиции так называемых кулаков, которых тысячами высылали в Сибирь. Нас спас отец, предпринявший «стратегический ход», – он первым вступил в колхоз. Власти по достоинству оценили его поступок. Меня в двадцать лет назначили бригадиром…

Что запомнилось? Танцы. С утра до ночи. Точнее, наоборот: с ночи до утра. Для этих целей приспособили помещичью усадьбу. Сейчас там не найти и кирпичика… Против тех, кто не хотел хозяйствовать коллективно, применяли бойкот. С ними не разговаривали, не приглашали на танцы. То есть уже тогда коммунисты поощряли не «пахарей», а «песняров-танцюристов». Такой линии они придерживались всегда. Оттого и сгинули!