Ниточка судьбы - Елена Гонцова

— Ты говорил о переменах, — начала она издали. — Их у меня много. Даже слишком. Например, мою квартиру дважды обокрали. Или даже трижды. Число нападений мне точно неизвестно. За мной следят какие-то личности. У меня появился собственный, так сказать, секьюрити в звании капитана. Чем-то он похож на тебя, Павел. Кстати, и зовут его так же. Это он меня сослал сюда, чтобы я ему не мешала вести расследование.

— Зайдем в твое любимое кафе, напротив Казанского собора. Там нас точно никто не найдет.

— Я не шучу, — обиделась Вера.

— Не знаю, что там у вас в Москве происходит, — как-то просто ответил Левша, — но в Питере была история с одним обаятельным капитаном, который с поразительной легкостью входил в доверие к людям не глупей тебя, Вера, чтобы натурально обогатиться. Говоришь, он сам отправил тебя сюда? Странно, очень странно.

— Левша, мне больше деваться было некуда. К родителям он же мне запретил, сказал, что там меня легко достать.

— Он правильно все рассчитал, твой капитан, здесь ты на людях, вот как сейчас, даже со мной, — улыбнулся он. — Но все-таки подозрительно. И знаешь что странно? Он все делает, вероятно, как бы по своей инициативе. Так?

— Точно, — ответила Вера недовольно, как будто ее уличили в особенных отношениях с Кравцовым.

Она хотела подробнее рассказать Левше все-все, с самого начала, но почему-то вспомнила служебное купе «Красной стрелы» и странного господина, безусловно сопровождавшего ее в Питер. И передумала.

Пусть все останется загадочным трепом с ее стороны и обычными ответами Левши, навеянными криминальным Петербургом.

Если ее хотят убить, то здесь это сделать даже проще, чем в Москве. Впрочем, не факт, что ее хотят уничтожить. Похищение тоже выглядит в данном случае реальным.

Вера поежилась.

Теперь ей вдруг стало очевидно, что целью всего процесса могло быть только вытеснение ее из Москвы. Но зачем? Ответить она боялась. Подозревать следует самых близких друзей, это по-настоящему разумно и даже мудро. Они сами ведать не могут, что творят. Причем как-то бессознательно.

Почему Пашка не выказывает даже просто вежливого любопытства, будто ему уже давно все известно? Почему Ключарева так быстро спелась с этим так называемым женихом? То, что они были знакомы до встречи в аэропорту, не вызывает сомнений. Вера с ужасом подумала о том, что ей этот Бонд тоже показался знакомым и, более того, он ошивался где-то рядом в Норвегии. Даже на фотографиях участников конкурса, где не было посторонних людей, почему-то маячила его физиономия.

— Ты слишком напряженно думаешь, — укорил ее Левшин, — в Питере это вредно. Приходишь ненароком к выдающимся обобщениям. И что характерно — к печальным.

В кафе, напротив величественного Казанского собора с его властным захватом как бы всего Петербурга, Вера успокоилась. Она перестала думать о Ключаревой, о Пашке, об Осетрове как о возможном источнике ее злоключений. Даутов в этом списке вовсе не фигурировал, потому что о нем думать было стыдно. Она попыталась заподозрить в чем-либо капитана Кравцова, но для этого не хватало элементарных знаний.

Оставалось надеяться, что вся эта вакханалия — цепь случайных совпадений, которая сама по себе прервется, чтобы уступить место учебе, работе, нормальной обыденной жизни.

— Хочу испанского вина, — закапризничала Вера. — Я ведь вчера должна была пить испанское вино с друзьями. Приличные люди, побеспокоились обо мне, пришли на концерт. А я-то плохо думала о них. Причем только что, Павел. Нельзя же считать, что все подобны тебе, что думают по-твоему или живут. Я ведь вообще живу неизвестно как. Торчу в своей «обломовке», вообразив, что это классическая русская усадьба. Нет, мне, право же, не позавидуешь.

— Да завидуют тебе, — пристально посмотрел на Веру Левша. — Даже я завидую, честно. Что говорить о других, тем более если это москвичи! Ты все еще считаешь себя коренной москвичкой, столбовой дворянкой, последним стеблем Средневековья?

— Наверное, — ответила она, — других вариантов я пока не придумала.

Стрешнева инстинктивно посмотрела на средний палец левой руки. Перстень покоился на законном месте, прерывисто мерцая.

В заведении оказалась последняя бутылка испанского вина. Вера обрадовалась этому как счастливому случаю. Вчерашние события отменить было нельзя, но их можно было аккуратно исправить.

— Кстати, отчего ты первым делом заговорил об олигархе? Ну о Крутицком?

— Нужно было тебя как-то эффектно приветствовать. Не придумал ничего более смешного, — пожал плечами Левшин. — Наверное, еще потому, что приехал на мотоцикле. Как бы железный механизм обязывал говорить о мировом финансовом механизме.

Дальше, как поняла Вера, Левша снова заговорил об олигархе, о больших деньгах, о музыке, о новой программе, которая практически готова.

— …Гигантское турне по Сибири и Дальнему Востоку.

Вера вполуха слушала этот информационный блок, понемногу отпивая отличное вино из широкого фужера.

— У Крутицкого нет соперников, — говорил Левша. — Зря ты так пренебрежительно говоришь о нем. Оказаться под крылом такого человека — это, я скажу тебе, огромная удача. А получается, что ты — оказалась.

Вера сделала большие глаза. Но Левшин понял ее по-своему.

— Да, ты угадала, — улыбнулся Пашка. — В Штатах мне доводилось встречаться с ним. Отвалил бабок на организацию концертов. Не вдаваясь в подробности. «Левшин? — спросил. — Павел? Очень хорошо». И дал баксов столько, что у меня рыжик изо рта чуть не вывалился. Понимаешь, он считает себя меценатом, и это для него оч-ч-чень важное дело. А те, кто вокруг его вливаний в национальную культуру шумиху устраивает, просто завидуют, и все.

— Павел, — взмолилась Вера, — ты, видать, сегодня портвейна перебрал, если считаешь рок национальной культурой. Ты, наверное, поначалу играл для Крутицкого свои индоевропейские вариации, и через них Алексей Борисович как-то особенно вспомнил родные просторы. А про меня и говорить нечего, я никогда ничего общего с ним не имела, ни о каких деньгах слыхом не слыхивала, ничего он мне не давал ни на покупку инструментов, ни на организацию концертов. А про конкурс — это уж вовсе бред какой-то. Из этого газетного трепа вообще получается, что он судейство купил! Понимаешь ли ты, глупая твоя башка?!

— Зри в корень, Вера, — возразил Левша. — Все эти инсинуации, на которые Крутицкий чихать хотел, как раз говорят о том, что он — натуральный лидер нации, правда в изгнании.

— Я поняла, но не все. И не вполне. И не сейчас, — засмеялась Вера. — Тебя кто-то покупает как очень крупного организатора общественных беспорядков посредством громкой классной музыки — своей и присвоенной. Но, дружок, тебе не стыдно оказаться в этой группе поддержки какой-то неизвестной партии? Я даже не представляю, о ком речь.

— Ты не знаешь меня, — обиделся Левша. — Понимаешь, я соскучился по Сибири. Что прекрасней Восточных Саян? Что волшебнее бухты Золотой Рог? Я получу порцию особенного вдохновения, двигаясь именно этим рабским, подневольным маршрутом, питаясь в жалких забегаловках ржавыми консервами и запивая все это паленой водкой. Но ведь я буду играть свою музыку. А после турне, если не рухну на полпути, напишу грандиозный двойной восточно-западный альбом. И ты мне в этом поможешь. Потом, позже. После Рождества.