Для радости нужны двое - Вацлав Михальский

Жених встречает невесту, — продолжал доктор Франсуа, — но тут я загораживаю ему дорогу и говорю: "Ауид ирратимен!"[36]Жених вынимает из складок одежды заранее приготовленные новые сандалии и дарит их мне. Только тогда я, дядя невесты, разрешаю ей и ему войти в брачную палатку.

Все произошло именно так, как рассказывал доктор Франсуа. На восьмой день невеста на белом верблюде и в сопровождении большой свиты уехала на стоянку жениха, в пустыню, где шли обычные в это время года сильные дожди и вода бушевала в руслах вади, которые еще совсем недавно были сухими и безжизненными.

А черная палатка осталась стоять в полукилометре от виллы господина Хаджибека. По туарегским приметам, чем дольше простоит без присмотра одинокая палатка, тем крепче будет семья.

По законам туарегов молодая жена не имеет права навещать своих родителей. Она может вернуться к ним только в случае смерти мужа или развода. В свою очередь, родители и ближайшие родственники жены могут навестить ее в первый раз не раньше, чем через полгода после свадьбы. Все эти условности настолько отдалили Марию от Ули, что ей казалось, будто Уля не сама уехала на белом верблюде, а ее увезли силой. Но, как ни хотелось «спасти» сестренку, делать было нечего и приходилось довольствоваться теми сведениями, что узнавали через своих лазутчиков Фатима и доктор Франсуа. Говорили, что Уля с успехом овладевает туарегским, что одевается она, точь-в-точь как женщины племени, что ей очень удается игра на амзаде; передавали также, что родители Исы довольны невесткой, а сам молодой муж все время проводит в пустыне и еще ни разу не был в городе, говорит: "Жена не пускает".

Умом Мария радовалась за сестренку, а в душе было такое чувство, будто бежала она, бежала, рвалась к какой-то осмысленной цели и вдруг на полном ходу уткнулась в ватную стену, податливую, но непреодолимую.

Дни напролет вертелась Мария по делам реконструкции портов и строительства тунизийских дорог, приезжала на виллу Хаджибека ближе к полуночи, падала в постель и засыпала почти мгновенно, чтобы через шесть часов вскочить по будильнику. Работа стала для нее единственным лекарством от одиночества. Конечно, Мария понимала, что она не Робинзон Крузо, а Уля ей не Пятница, но от этого понимания легче не становилось. Легче стало ей только в храме Александра Невского в Бизерте. Недавно сооруженный, кстати сказать, не без попечения Марии Александровны Мерзловской, храм был еще не намолен и, словно стараясь восполнить пробел, люди молились в нем горячо, истово. Вместе с иконами на стенах церкви висели российский триколор и Андреевский флаг. Храм был построен на пожертвования русской колонии в Тунизии в память об умерших матросах, офицерах и адмиралах последней Императорской эскадры.

Среди молящихся соотечественников в таинственном полумраке храма, глядя на золотые язычки возженных свечей, вдыхая запахи ладана, воска и свечного нагара, Мария вдруг почувствовала себя так, словно она спала тяжелым, мучительным сном, а мама притронулась к ее плечу, разбудила и сказала: "Маруся, очнись. Надо жить дальше. Уныние — тяжкий грех".

Мария поставила свечки за упокой папа2, во здравие мамы, Сашеньки, Ули, и на душе ее посветлело, сердца коснулась благодать. И, когда она вышла из теплого сумрака церкви под промозглый ветер и косой дождь, жизнь больше не казалась ей конченной, загнанной в тупик, как порожние вагоны.

В середине февраля из Франции приплыли на сухогрузе мебель и белый кабриолет, купленный в Марселе.

Обставлять дом приехала Николь, и на неделю они с Марией погрузились в радостную заполошную суету.

Новоселье отмечали в последнее воскресенье февраля 1939 года узким кругом: Шарль и Николь, Клодин и Франсуа, само собой, господин Хаджибек с женами; архитектор Пиккар; контр-адмирал Михаил Александрович Беренц — ныне корректор тунисской типографии, а в недалеком прошлом командующий последней эскадрой Российского Императорского флота; одна из попечительниц храма Александра Невского — молоденькая учительница математики, дочь командира эсминца «Жаркий» — Анастасия Манштейн.[37]

Господин Хаджибек подарил антикварную напольную вазу, очень похожую на ту, что когда-то он подарил губернатору и о которой Хадижа сказала: "На ней мои глаза остались"; Фатима — плед из верблюжьей шерсти; Хадижа — кованую жаровню для бедуинского кофе.

Мсье Пиккар принес керамическую танцовщицу, склеенную когда-то Марией и убранную в серебряную сеточку. Мсье Пиккар подтвердил, что танцовщица изваяна задолго до падения Карфагена.

Доктор Франсуа подарил свою многолетнюю работу — составленный им и отпечатанный тиражом в двести экземпляров французско-туарегский словарь. Анастасия Манштейн — иконку Казанской Божьей Матери, которая была у нее еще со времен детства, проведенного на корабле-общежитии "Георгий Победоносец" в бизертинской бухте.

Михаил Александрович Беренц преподнес Марии самый милый подарок — крохотного беспородного щенка, только-только раскрывшего на мир свои маленькие, еще мутные глазки.

— А какой он породы? — спросила Николь.

— Думаю, в нем не меньше восемнадцати пород, — с нарочитой серьезностью отвечал адмирал Беренц. — Он происходит от тех собак, которых мы привезли на кораблях из России.

— Я обожаю дворняжек! — сказала Николь. — В нем весу не больше фунта. А какая белая кисточка на хвосте, прелесть!

— Эй, Фунтик! — тут же окрестила щенка Мария. — Иди-ка сюда, я устрою твой домик.

Служанка принесла небольшую коробку с ветошью, блюдце с молоком и поставила все там, где указала Мария, — под лестницей на второй этаж. Едва державшийся на ногах щенок пустил на мрамор струю и устроился в ящике, куда его положила Мария.

Как обычно, в конце февраля в этих краях распустились розы. Господин Хаджибек принес на новоселье большущий букет белых роз. Сначала его поставили на обеденный стол, но потом перенесли на сверкающий черным лаком рояль. Букет был такой большой, что мешал сидящим за столом видеть друг друга.

Для приготовления праздничного обеда был доставлен дворцовый повар Александер с подручными. Они же привезли продукты, именно те, которые с точки зрения Александера годились по такому случаю. Николь предложила Марии заказать Александеру баранину по-бордосски, и та, смеясь, согласилась:

— Давай, Николь, эта баранина напомнит мне детство, наш первый с тобой обед!

— Я вижу перед собой десять желанных гостей, — начала застолье Мария. — Десять, как говорил Пифагор, — совершенное число, заключающее в себе всю природу чисел. Десять — символ вечного Космоса. Ваше здоровье, друзья! — Мария говорила стоя, и, когда она закончила, все также встали приветствовать ее поднятыми бокалами.