Джанан. Пленница тирана - Екатерина Орлова

Машина останавливается на подъездной дорожке, и Валид выволакивает меня из нее, совершенно не обращая внимания на мои слезы и боль в ноге, от которой я всхлипываю еще сильнее. Затаскивает меня в дом, срывает с плеча мою сумку, отбрасывая ее на пол, и ведет прямиком в кабинет Заида. С каждым шагом внутри что-то умирает, и я не уверена, что смогу возродиться после всех этих потрясений. Валид заводит меня в комнату и толкает так сильно, что я не удерживаюсь на ногах и приземляюсь на пол прямо к ногам Заида. Опускаю взгляд и плачу, сжимая в руке ткань абаи. Лодыжка пульсирует, как и мое измученное сердце. Еще никогда я не просила Аллаха даровать мне смерть, а сейчас молюсь беззвучно, чтобы он забрал меня и помог избежать наказания.

Дверь за моей спиной закрывается, и я остаюсь один на один со своим палачом. Сквозь слезы вижу носки его мокасин и пытаюсь сосредоточиться на черных стежках нитей на белой коже, чтобы хоть немного прийти в себя, но это мало помогает. Мысли все равно затуманены ужасом и болью.

– Подними голову, – цедит Заид сквозь зубы. Я бы, может, так и сделала, чтобы посмотреть на него с превосходством, показать, что не боюсь его и что я лучше его. Но не могу. Голова настолько тяжелая, что, кажется, болтается на тонкой шее и становится совершенно неподъемной ношей. – Амира!

Я впервые слышу, как он кричит, и дергаюсь от этого звука. Вжимаю голову в плечи в ожидании удара. Потому что мужчины всегда так делают. Если происходит что-то не так, как они ожидали или приказали, то применяют силу. Так или иначе. Отец не бил маму, но запирал ее в комнате не несколько дней без еды и воды. Я никогда не слышала, как ругаются мои родные родители, но подозреваю, что покорность мамы была вызвана отнюдь не простым уважением.

Не дождавшись от меня реакции, Заид присаживается передо мной и, крепко сжав мои щеки одной рукой, задирает мне голову.

– В глаза! – рявкает он, заставляя меня встретиться с ним взглядом. Один его вид, расплывающийся из-за слез, вселяет животный ужас. Ноги покалывает от желания сбежать, но теперь я точно уверена, что не смогу. Все равно догонят и вернут. – Ты что себе позволяешь?! – голос Заида становится настолько тихим и вкрадчивым, что я перестаю дышать.

И внезапно понимаю, что, когда он кричал, это было не настолько страшно, как вот этот тон. Мне кажется, он кричит, когда не может совладать со своими эмоциями, а когда говорит таким голосом, это пугает, потому что никогда не знаешь, чего ожидать от человека, который настолько хорошо владеет собой. Такие люди наверняка убивают с холодной головой, рассчитав все до мельчайших деталей.

– Как ты посмела сбежать? Я разве позволял тебе покидать пределы дома? Отвечай!

– Нет, – хриплым шепотом. Пытаюсь отвернуться, но Заид дергает мою голову, заставляя смотреть на него.

– Ты – моя собственность. Вещь. Моя игрушка, – каждое его слово влетает прямиком в грудную клетку, выбивая воздух из легких и заставляя сердце вспыхивать болезненными спазмами. – Пока я не отдал приказ покинуть мой дом, ты не выходишь. С этого момента ты даже в туалет будешь ходить по приказу. Дышать по приказу. И существовать до того мгновения, пока я не прикажу тебе умереть. Но из моего гарема ты живой не выйдешь.

Он отдергивает руку так, словно ему противно касаться меня. Снова опускаю голову и рыдаю, расходуя последние крохи кислорода в легких. Я думала, что ад в моей жизни был раньше, когда только приехала, а теперь понимаю, что это такое на самом деле. В нем правят жестокость и беспринципность, цинизм и похоть. Я вспоминаю, как Заид ласкал меня, какое удовольствие дарил, укутывая в своих объятиях, и меня начинает тошнить. Я едва могу удержать рвотные спазмы. Мне кажется, если прямо сейчас меня стошнит на безупречно отполированный пол, то мое наказание будет еще хуже.

– Валид! – громыхает голос Заида, от которого меня трясет еще сильнее. Как только дверь открывается, он отдает короткий приказ: – В подвал. Ни еды, ни воды до следующего распоряжения.

Валид молча подхватывает меня под руки и встряхивает, словно тряпичную куклу. Поднимает на ноги и тащит в подвал. У меня нет сил даже сопротивляться, я в буквальном смысле вишу у него на руках. Валид затаскивает меня в темное помещение без окон. К счастью, здесь не воняет сыростью, и, кажется, не слышен писк мышей. Или это я себя уже так накрутила, решив, что меня бросят в средневековый подвал, где и закончится мое существование?

Швырнув меня на пол, словно мешок картошки, Валид разворачивается и выходит, захлопнув за собой дверь, а я остаюсь в кромешной темноте. Через несколько минут входит Тина, ставит в углу ведро и, подойдя ближе, присаживается и складывает на моих коленях толстое одеяло.

– Прости, Амира, он не разрешил даже подушку взять, – шепчет она и незаметно всовывает мне в ладонь яблоко, а потом встает и под тяжелым взглядом Валида покидает помещение.

И вот я снова в темноте совершенно одна. Рыдаю, сжимая в одной руке яблоко, а во второй одеяло. Мне душно в этом помещении. Мне страшно. Одиноко. И больно. Так больно, что, кажется, грудь сейчас разорвется от переполняющей ее адской, нестерпимой агонии. И я снова молюсь. Касаюсь головой пола, прося Всевышнего о том, чтобы не увидеть завтра. Просто уснуть сегодня и утром не проснуться. С меня достаточно мучений. Я пресыщена страданиями, терзающими мои тело и душу. Я просто хочу, чтобы все это наконец закончилось.

Заид

Ненавижу ощущение бессилия! Ненавижу слабость и отсутствие возможности повлиять на ситуацию и человека! Но больше всего я презираю себя за все это. Потому что Амира – это моя слабость.

Я стою в дверном проеме так, что свет из коридора падает прямо на нее. Амира свернулась на полу, прижимая к себе одеяло. Мне кажется, я даже могу почувствовать холод мрамора, на котором она лежит. Подхожу, поднимаю ее хрупкое дрожащее тело на руки и уношу наверх, периодически поглядывая на хмурое лицо спящей девушки. Ее глаза опухли от слез, губы искусаны. Валид сказал, что она, похоже, подвернула ногу, потому что сильно хромала и при каждом шаге всхлипывала. А я за своей яростью этого даже не заметил.

Заношу Амиру в спальню и укладываю на кровать. Аккуратно забираю у нее одеяло и только потом обнаруживаю сжатое в ладони яблоко. Кто-то позаботился о том, чтобы она не голодала. Но я бы все равно, наверное, не смог оставить ее без еды. Или и сам не стал бы есть, потому что мне бы кусок в горло не полез.

Сажусь рядом и смотрю на то, как изящные пальцы сжимают фрукт. Я не сожалею о том, что выплеснул свою злость, и не считаю это слабостью, потому что Амира заслужила наказание за свое безрассудное поведение. И, что уже скрывать, ревность мне застила глаза. Но я все равно не сожалею. Жаль только, что не предусмотрел ее попытки побега, хотя мог бы. Опять же, я тогда не рассуждал здраво. Попадись мне Эмир в ту секунду, я бы, наверное, развязал войну между нашими семьями.

Рассеянно глажу ее указательный палец, и он слегка дергается, а потом ладонь медленно разжимается, и яблоко скатывается на простынь. Это немного отрезвляет. Поэтому, легонько коснувшись ладони Амиры, встаю и покидаю спальню. Иду к комнате Валида и, пару раз постучав, распахиваю дверь. Он вскакивает с кровати и смотрит на меня сонным взглядом. Похоже, в этом доме бессонница только у меня.