Не плачь - Мэри Кубика

– Отец, черт побери!

На сей раз электричество. Нам грозят отрубить свет. Я смотрю на телевизор, на лампу, на уродливую потолочную люстру со скрытой проводкой в гостиной, на открытую дверцу холодильника – все включено, все работает. Он ухитрился оставить все включенным, а счета растут! Чтобы заплатить за свет, придется работать сверхурочно; еще больше времени надрываться на Придди, в то время как отец сидит дома и надирается. И берет деньги на пиво. Вот где настоящая засада! Своих денег у отца нет. Как-то, еще давно, когда я был маленький, он разбил мою копилку. Потом стало известно, что он научился подделывать мои чеки, полученные от Придди; он шел в банк и пытался их обналичить. Когда все вскрылось, он стал тайком проникать ко мне в комнату и воровать мои вещи. Он унес все мои бейсбольные трофеи, мое выпускное кольцо – все, что можно продать в комиссионном магазине в центре городка.

Теперь я выдаю ему немного карманных денег, чтобы он не трогал мои вещи. И все же он снова взялся за старое. На прошлой неделе я обнаружил, что пропал телескоп – он пропил еще одно сокровище. Правда, это для меня только вещи. Материальные ценности. То, что для меня дороже денег, я храню под кроватью, куда отец не полезет. Там я храню свою коллекцию морских лилий. Иглокожих, найденных на берегу озера. Крошечные окаменелости, которые я держу в пакете на застежке. Пусть отец забирает телескоп, раз уж он ему так нужен, но морские лилии – мои.

Как и ожидалось, он оставил включенной единственную конфорку на плите. На кухне воняет гарью. На сковороде сгоревший сыр, а отец храпит себе и ничего не чувствует. Рот открыт, из угла вытекает слюна. Масло вынуто из холодильника, стоит на рабочем столе рядом с упаковкой американского сыра. По-моему, и масло, и сыр уже с душком; выкидываю их в мусор. Дверца холодильника распахнута;

еда внутри стала теплой. На полу лужа пролитого пива; оно просачивается сквозь половицы.

Пробую растолкать его – пусть убирает за собой. Он не шевелится. Прижимаюсь ухом к его груди; он дышит. Хоть это хорошо. Теперь я смогу убить его, когда он наконец проснется. Он ведь мог сжечь весь дом!

Я открываю окна, чтобы вонь выветрилась, и приступаю к уборке. Опять мне приходится выгребать за ним грязь! Мой гнев приглушает лишь то, что желудок у меня полон.

Сегодня мама накормила меня и позаботилась обо мне… да, мама, пусть и не моя.

К тому времени, как я выхожу от Николаса Келлера, на улице уже стемнело. Не просто сумерки, а кромешная тьма. Беззвездное ноябрьское небо черное, как сажа.

Я сажусь на пятьдесят пятый автобус. Район Гайд-Парк километрах в десяти южнее центра Чикаго. А я живу километрах в пятнадцати севернее центра. В общем, путь неблизкий. Мне кажется, что моя квартира находится совершенно в другом мире, на другой планете, в другой галактике, и, хотя мне хочется там оказаться, я сама не знаю, буду ли еще когда-нибудь чувствовать себя там как дома.

С самого начала я полна дурных предчувствий. Ехать мне больше часа; я возвращаюсь тем же путем, что добиралась в Гайд-Парк, – тогда солнце только начало заходить. Два автобуса, поезд надземки и около километра пешком.

Но то было раньше. До того, как Николас Келлер подтвердил, что Эстер убила его невесту, которую похоронили под бронзовой табличкой на идиллическом кладбище в пригороде Бостона.

Кое-чего я не понимаю. Что связывает несколько странных происшествий: исчезновение Эстер, желание найти новую соседку, прошение о смене имени, смерть Келси Беллами.

И еще одна мысль никак не выходит у меня из головы. Вдруг Эстер ищет новую соседку, потому что и мне желает смерти?

Неужели Эстер хочет убить меня?!

Холодок пробегает у меня по спине, и я представляю, как пауки карабкаются вверх по моему позвоночнику, словно по лестнице – тысячи членистоногих лезут по мне наверх, впиваясь в кожу когтями… Они плетут паутину под моей рубашкой. Неужели Эстер – убийца?

Вдруг мне становится страшно.

Кроме того, я так и не узнала, кого она называет «Любовь моя».

Кто такой «Любовь моя»? Кто, кто, кто? Мне очень нужно знать ответ, причем сейчас же.

Я напрягаю память, вспоминая всех мужчин, которых Эстер приводила домой в то время, пока мы жили в одной квартире. Уверена в одном: их было немного. Один ее поклонник любил готовить – красавчик с высокими скулами, волевым подбородком и большими льстивыми глазами. Был тайный обожатель, который посылал ей цветы, дюжину красных роз без карточки.

Может, «Любовь моя» – кто-то из них? Не знаю. И при чем здесь я?!

Одно я знаю наверняка: творится что-то странное.

В ушах у меня завывает пожарная сирена. Сирены предупреждают о неминуемой ядерной атаке. Куда бы я ни взглянула, вижу огромный красный флаг. «Опасность, Уилл Робинсон!»

Мне страшно.

Вечерний час пик настал и прошел. Автобус уже полупустой, что одновременно и хорошо и плохо. Сейчас я бы порадовалась тесноте и давке; я бы даже не возражала стоять в толпе, сдавленная другими дурно пахнущими пассажирами… Я бы порадовалась тесноте и давке по одной-единственной причине: среди людей безопасно.

Но не сегодня. Сегодня я одна.

Сажусь на продавленное сиденье и смотрю в окно. Наступила ночь. Плотнее запахиваюсь в пальто, чтобы не замерзнуть. Бесполезно. Из-за того, что в автобусе светло, снаружи почти ничего не видно. Огни большого города горят вдали, наше озеро, одно из Великих озер, кажется всего лишь темной пропастью. Бездонной ямой. Я гадаю, что находится на другой стороне этого большого, черного озера. Висконсин. Мичиган. А за ними – ничего. Только тьма.

Но это не мешает мне воображать то, что я не могу увидеть.

То и дело я вижу Эстер, которая стоит на краю Озерной тропы, спрятавшись за облетевшим деревом. Внезапно меня охватывает дурное предчувствие. Она где-то рядом… Эстер, моя дорогая подруга Эстер, хочет меня убить. Почти уверена, что мельком заметила ее на водительском сиденье красной двухместной машины, которая остановилась на перекрестке рядом с автобусом. Она смотрит прямо на меня, и взгляд у нее угрожающий, враждебный и злой. Я замечаю пальто Эстер на автобусной остановке, которую мы пролетаем по пути к станции красной линии надземки: ее пальто в черно-белую клетку и ее вязаную шапочку…

Тяну шею, во что бы то ни стало желая разглядеть обладательницу этих вещей, но, стоит мне обернуться, ее уже нет. На том месте, где я только что ее видела, маячат курчавые черные волосы какой-то девчонки. На ней толстовка в полоску и джинсы.

Я внимательно рассматриваю каждого из пассажиров автобуса – не Эстер, не Эстер, не Эстер. Мысленно вычеркиваю их из списка подозреваемых. Внимательно изучаю тех, кто входит в автобус и платит за проезд. Так приходится делать на всех остановках. Замечаю волосы, глаза, повсюду ищу признаки Эстер. Приказываю себе не терять бдительности – она может маскироваться. Какая-то женщина средних лет тоже пристально смотрит на меня и спрашивает: