Можжевеловый Холм - Девни Перри

эти ежедневные напоминания? Возможно, нет.

Я не собиралась отказываться от Куинси.

Или Нокса.

— Эй, — он протянул руку через кабину грузовика и взял меня за руку. — Передумала насчет того, чтобы я пошёл с тобой?

Я расправила плечи.

— Нет. Я с ними разберусь.

— А вот и она, — он улыбнулся мне. — Вот моя девочка.

Да, я была его. И я могла это сделать.

Когда мы приблизились к «Элоизе», я заметила внедорожник, на котором вчера приехали мои родители. Мое сердцебиение участилось, когда мы въехали в переулок за отелем. Я проглотила свои нервы и сосредоточилась на том, чтобы вытащить Дрейка из грузовика.

— Я понесу его, — сказала я Ноксу, когда он потянулся к ручке автокресла. Мне нужен был вес, чтобы мои руки не дрожали.

Мы вошли внутрь и направились прямо к стойке регистрации, где Матео пил кофе из кафе Лайлы.

— Привет, — Нокс вскинул подбородок.

— Привет, — Матео спрыгнул со стула и обогнул угол стойки, встав рядом с братом.

С щетиной Матео был похож на Нокса больше, чем когда-либо. У него была такая же широкая фигура, но он ещё не успел нарастить столько мышц.

Матео и Нокс обменялись взглядами, затем он подтолкнул меня своим локтем.

— Как дела, Мемфис?

— Всё хорошо.

— Да, — пробормотал он. — Они в номере триста семь.

— Хорошо, — я поставила автокресло на пол и наклонилась, чтобы коснуться носа сына. — Веди себя хорошо, малыш.

Его улыбка стала для меня стимулом, чтобы противостоять родителям. Они не отнимут у нас эту жизнь.

Нокс притянул меня к себе, когда я встала.

— Мы будем здесь.

— Спасибо.

Он поцеловал меня в губы, а затем уверенно кивнул мне, когда я направилась к лифту. Мои шаги были размеренными, контрастируя с моим колотящимся сердцем, когда я шла по коридору на третьем этаже. У входа в номер я сделала один успокаивающий вдох, затем подняла руку, чтобы постучать.

Дверь открыл отец в очередном итальянском костюме. Если он и удивился, увидев меня, то не подал виду, махнув мне рукой.

— Мемфис.

— Отец.

Это был один из больших номеров, угловой, с достаточным пространством для небольшого столика у окна. Мама сидела, её спина была такой же жесткой и прямой, как моя собственная. Вот только виной тому была не ее решимость. Всю свою жизнь она сидела неподвижно, постоянно находясь в напряжении из-за моего отца.

Её глаза пробежались по моей толстовке и джинсам. Она скривила губы, чуть заметно, но я уловила это. Мама никогда не любила джинсы. Она прожила свою жизнь в сшитых на заказ брюках и шелковых блузах. Сегодня оба были цвета экрю. Бриллианты украшали её уши.

— Садись, — приказал папа, заняв свой собственный стул.

Мне было неприятно подчиняться, но у нас будет много времени, чтобы поспорить. Я выбрала место напротив него, чтобы держать его взгляд во время разговора.

Он выглядел точно так же, как и несколько месяцев назад. Светлые волосы с белыми прядями у висков. Карие глаза, которые были бы яркими, если бы не их постоянный холодный взгляд. Слава Богу, мы не были похожи друг на друга. Мои сестра и брат были похожи на отца, но черты лица я взяла от мамы.

Хьюстон и Роли не удосужились позвонить, и я не стала тратить время на расспросы об их благополучии. Им, конечно, было наплевать на моё.

— Почему ты мне звонишь? — спросила я маму.

Её взгляд метнулся к папе, на её лице появилось чувство вины. Может быть, он не знал, что она безостановочно набирала мой номер.

— Если ты действительно хотела знать, может, тебе стоило ответить на звонок, — отрезал папа. Ладно, возможно, он знал о звонках.

— Почему частный детектив?

— Ты собрала свою машину и уехала, — мама посмотрела на меня так, будто я её обидела. Как будто я плюнула в ее шампанское.

— У меня не было причин оставаться в Нью-Йорке, — я бросила взгляд на отца. — У меня не было ни работы. Ни дома.

Он откинулся на спинку кресла, одарив меня беспристрастным взглядом, которого так боялись в штаб-квартире Уорд.

— Это был твой выбор.

— Разве? — я приподняла бровь.

— Мы хотели убедиться, что ты в безопасности, — сказала мама, ее голос понизился до шепота.

Она хотела знать, что я в безопасности. Следить за мной, должно быть, была её идея. Судя по лицу отца, его это не волновало.

— Если бы ты действительно беспокоилась о моей безопасности, ты бы приехала в больницу, когда я рожала.

— Мне жаль, что меня там не было, — мама посмотрела на папу с упреком на своём красивом лице. — Тот вчерашний мужчина. Кто он?

— Нокс Иден. Его семья владеет этим отелем.

— О, это…

Папа нахмурился. Один единственный взгляд, и мама замолчала, когда он отмахнулся от неё. Один взмах запястья — и её вопросы превратились в пустой звук.

Она сжалась в кресле. Если папа не изменился за последние месяцы, то мама выглядела… уставшей.

Морщины вокруг глаз стали заметнее, хотя их было не так уж много. У неё была команда эстетов, которые еженедельно баловали её вместе с дерматологом мирового класса и самым высокооплачиваемым пластическим хирургом в Нью-Йорке, чтобы она ни на день не выглядела старше сорока.

В отличие от отца, мама была не из богатых. Она вышла замуж за богача, и из-за своего брачного контракта она мало что сделала, чтобы рискнуть бриллиантом в шесть карат на безымянном пальце. Она будет бороться со временем и возрастом изо всех сил до конца своих дней.

В какой-то момент я пожалела маму. Она любила свой образ жизни, и он загонял её в ловушку любой прихоти моего отца. Но это было до того, как она оставила меня одну. До того, как она подчинилась его воле и, таким образом, оставила своего ребёнка. Жалости не осталось.

Она могла звонить каждый день с этого момента и до конца своей жизни. Но было уже чертовски поздно.

Она сделала свой выбор.

А я сделала свой.

— Почему ты на самом деле здесь? — этот вопрос я адресовала своему отцу. — На этот раз я жду правду. Потому что ты ни за что не поехал бы сюда, чтобы спасти свою дочь.

— Ты должна вернуться домой. Как только мы прибудем в Нью-Йорк, у нас будет более всестороннее обсуждение.

— Если вы не собираетесь надеть мне на голову мешок и затащить в самолёт, я не уеду из Куинси.

Челюсть отца сжалась.

— Ты высказала свою точку зрения, Мемфис. Ты устроила свою маленькую истерику. Хватит.

— Ты думаешь, это истерика? — я сухо