Девушка за спиной - Илья Казаков

– Как переводится на русский «Тинг»?

– Изящная, – сказала изящная Тинг.

– Изящная, – повторил я.

И подумал, что это имя мне нравится больше, чем «Темно-синяя».

– Ну что скажешь? – счастливо спросил брат.

– Эх ты, – сказал я.

Он не понял.

– Почему?

– А говорил, двух китайцев перепутать невозможно.

Он засмеялся. Сестры тоже.

– Так близнецы же.

– Учись у брата, – сказал я.

И подумал, что на свадьбу надо будет лететь в Китай. Мне эта мысль нравилась и не нравилась одновременно. Летать я не любил. Даже можно сказать – боялся.

Ей было на вид лет сорок пять. Максим сидел, косился, и мне казалось, что он делает всё, чтобы не дать себе подумать: «Ягодка опять». Но вот он вздохнул, перевел взгляд и взялся за чашку с успевшим остыть кофе.

Я сказал, делая пристрелочный выстрел:

– Понравилась? Но ты не хочешь, чтобы она мучилась, когда ты ее бросишь? – И попал в цель с первого же патрона.

Глаза округлились, рот приоткрылся. Но уже через пару секунд он справился с удивлением.

Почти.

– Черт возьми, – сказал он. – Но как?

– Ты же ведь помнишь этот анекдот про министерство культуры? Про звонок и вопрос: «Алло, прачечная?»

– Ну да… – ответил он, не понимая.

Я улыбнулся. Взял зубочистку, начал рисовать ею какие-то загадочные виньетки на столе.

– Как же я мечтал об этом в детстве!.. Я болел часто, особенно поздней осенью. Лежишь в кровати, пьешь разведенное в горячей воде черносмородиновое варенье и читаешь, погружаясь с головой в книгу.

Женщина посмотрела на нас. Всего на секунду, но я подумал, что она начала прислушиваться к нашему разговору. Но кафе было огромным, из ее угла вряд ли что можно было услышать.

– Конан Дойль, Жюль Верн или Стивенсон. Но лучше Конан Дойль. Я балдел, когда Ватсон спрашивал его: «Но черт возьми, Холмс…» Спасибо, друг.

Максим усмехнулся, поняв. Поправил:

– «Черт возьми» – это Ватсон Соломина. У Конан Дойля такого не припомню.

– Может, ты прав. А может, и нет, – сказал я. – Спорить не буду. Ты смотрел на нее, потом на безымянный палец, где второй год нет кольца. Потом задумался и скривил рот. Потом снова посмотрел на нее и опустил глаза.

Все было именно так. Но он мог думать о чем угодно.

– Тебе бы фокусы показывать, – сказал он. – Всё так и было.

– Так понравилась? – спросил я.

– Да. Так понравилась.

– А может, всё у вас получится?

Он не ответил на этот вопрос.

– Ей лет сорок пять, – прикинул он.

Я кивнул, соглашаясь.

– Отличный возраст. Если женщина за собой следит. А она следит.

И мы посмотрели, не оценивая, а сдержанно восхищаясь – на ее руки, прическу, осанку. На туфли и сумочку, наконец.

– Твой ведь типаж, верно?

– Типаж, – повторил он едко. – Слово такое…

– Ну, хорошо, – извинился я. – Не типаж, беру слова обратно. Тебе ведь именно такие женщины нравятся?

Максим посмотрел на меня насмешливо. Поднял чайную ложку и изобразил, как прицеливается в меня из пистолета.

– А тебе такие женщины не нравятся?

– Конечно, нравятся, – согласился я. – В двадцать быть красивой легко, в тридцать тоже несложно. Что?

– Ну, давай скажи теперь, сколько в ее возрасте успело обабиться и в каком режиме ей надо жить, чтобы так выглядеть.

– Нет, – отмахнулся я. – Я другое хотел отметить. В сорок пять ты свое лицо уже сделал. Мимические морщины от типичных эмоций. Мне ее лицо нравится. А стройность вообще может генетической быть, а не от диеты.

Взмахнул руками и задел чашку. Кофе уже не было. Только на дне. И, как нарочно, он попал ему на кроссовку.

– Прости, – смутился я. – Хочешь, у меня постираем? Машина – зверь.

К ней подошел официант, принес счет. Сразу стало интереснее.

– Сейчас уйдет, – сказал я. – Пойдешь знакомиться?

Отвлеченный интерес сразу исчез. Он заволновался, и я одновременно с ним.

Она встала и прошла мимо.

Я посмотрел на него, потом на нее, потом опять на него.

– Я обернулся посмотреть, не обернется ли она, – объяснил он. – Не обернулась.

– Это банально, конечно, – сказал я и показал официанту, чтобы он принес счет. – Но если женщина на тебя не смотрит, это совершенно не значит, что она тебя не видит. Ты же ведь знаешь?

– Я подумал: если она на меня посмотрит, я в этом взгляде сразу все пойму, – произнес он.

Уже совершенно спокойно.

– Что поймешь?

– Будет она страдать из-за меня или нет.

Я смотрел на него, не отрываясь. Даже не заметил, как официант положил счет на стол.

– А в моем взгляде ты сейчас что понимаешь?

Он засмеялся и заплатил прежде, чем это успел сделать я.

На улице начинал моросить дождик. Хорошо, что метро было в двух шагах.

– Эй, – сказал я и ткнул его в бок.

– Вижу, – сказал он.

Она покупала какой-то журнал в газетном киоске. И было хорошо видно, какие стройные у нее ноги. Это слово всплыло само собой, и ему не было альтернативы.

Она вышла и увидела нас. Мы стояли и смотрели на нее, а она на нас. Всего пару секунд. Очень долгих.

Потом она опустила глаза и пошла. И мы тоже двинулись за ней. Не приближаясь, метрах в пяти. Она знала, что мы рядом. Походка вроде бы не изменилась, но возникла какая-то скованность или напряженность.

Народа было мало. Лето, разгар дня. На эскалаторе даже никто не пробежал мимо по левой стороне.

Она взяла левее, совсем немного пошла и остановилась.

– Умно, – сказал я. – Если бы прошла вперед, мы бы точно не пошли. А так дает шанс. Себе. Или нам.

– Я не могу, – сказал он.

Я молчал. Не по двадцать же лет, когда знакомишься направо и налево без какого-либо чувства ответственности.

Пришел поезд. Мы вошли. Естественно, в один вагон.

– В сорок пять оставлять женщину тяжелее, – сказал он.

Но у меня было ощущение, что он говорит не со мной…

И тут она вышла. Вышла и ускорила шаг. Опять не посмотрев.

– Осторожно, двери закрываются, – объявили нам.