Закрытие темы - Сергей Носов

– Двенадцатое ноль седьмого восемьдесят восьмого. Олег Юрьевич.

Он дату поставил.

В сию же минуту позабыл Олег Юрьевич, подписал что, – а то было ходатайство. Ходатайство кол-ва экспериментального УПО-2 (филиал) перед профкомом Ленпромбумсбыта о переводе зем. уч. садовод. товарищества «Восход» под номером 323, принадлежащего ст. экспедитору и так далее, на имя его дочери и так далее, сотрудницы экспериментального и так далее, словом, то, что забыть немедленно следует, пока голова не треснула, и мы вслед за Олегом Юрьевичем это тоже забудем и больше вспоминать никогда не будем, – нам-то тем более это не надо… А до того, – такая уж у него общественная работа, месяц как профорг[28], – подписал Олег Юрьевич, если вспомнить, однако, открытое письмо коллективное в их газету отраслевую их столовой директору – плохо кормят народ. И тоже забыл. А ещё раньше – и тоже забыл – поздравительный адрес в честь юбилея Черносвитова. И ещё что-то. И то забыл. Вон, вон из памяти! И только то, что день какой был в тот день, позабыл, – вот это Олег Юрьевич хорошо запомнил.

– Нет, Жень, представь, – сокрушался он вечером, – я думал, пятница, а ещё вторник!..

День в тот день был вторник ещё.

Вечер.

Она же ему рубашку гладила.

Вторник был. Вечер был, Олег Юрьевич у плиты стоял и варил пельмени. О работе больше не думал. Хорошая женщина Жень, насмешница только.

– А? Ты что-то сказала?

– Да я так. Ничего.

– Нет, ты что-то сказала.

– Я сказала, ты скоро имя своё позабудешь.

– Своё?

– Своё, своё. Моё ты и так путаешь.

– Я думал, ты что-то сказала.

Сел на стул, ноги вытянул вперёд. Вице-президент Буш выразил удовлетворение… Он сказал, что гласность и демократизация… Она ж к нему, как будто с дежурства когда, – по вторникам, – по вторникам, значит.

… в Советском Союзе…

… открывают возможность…

– Выключи ты это Би-би-си ненормальное, сколько можно.

– Это не Би-би-си. Это «Маяк».

О забывчивости. – Имя Олег Юрьевич, нет, своё – хорошо, а вот возраст… с возрастом часто… Не желает мириться отчего-то сознание с тем, что зубы неспроста теряются и печень прихватывает, а кто скажи: время дальше не так пойдёт, куда ж дальше? – ведь, смех смехом, правда, поверит. Такой человек Олег Юрьевич. После сорока лет у него будто обратный счёт годам открылся (потому, наверное, что новый десяток разменял в год общественного подъёма), – исполнилось сорок один, а самому кажется, что тридцать девять; сорок два исполнилось, а кажется, будто тридцать восемь; скоро сорок три, а ждёшь, как тридцать семь – пушкинское, роковое. Черта!.. Ну почему черта обязательно? Чему черта? Ничему не черта. Никому ни черта он не должен. Работать, работать надо. Время такое.

Молод князь – молода и дума. А годы, они всё-таки годы… Как жить дальше-то будем? Опять же, о времени:

– … – вздох.

Вот правда об Олеге Юрьевиче: он был художником.

Самым настоящим – с кисточкой и палитрой.

Это на службе он служащим был (хоть и работал у них всего три месяца, а уже – чем не карьера? – профорг), но дома и в душе – был он художником. Да, был художником. Именно так. Пусть не кончал академий, но был художником (… или училищ…) – писал. И не Малевича он почитал, а Шишкина (тайно) и (тайно!) Саврасова, чем бы мог общественный вкус эпатировать зло, кабы не природная скромность… Трудно быть реалистом. Сегодня. Колонковая сегодня кисточка денег стоит. А ты сам по себе. Без диплома, без связей. Не член. Труд и способности.

– Ну-ну.

Камамбер.

(Впрочем, нам-то какая разница – художник он или музыкант, или фокусник, или просто, скажем, книг по вечерам читатель, или зритель TV. Семьянин. Да нет, не семьянин уже. Бог с этим. Был бы человек хороший.)

Съели они в тот вечер пельмени, сели чай пить. Вдруг Женя бац по лбу себя:

– Я ж сыр камамбер купила! – и в прихожую, где сумка висит.

Стали сыр камамбер есть. Дефицит плеснючий. Дорогой: четыре рубля тогда стоил. Олег Юрьевич говорит:

– После этого сыра надо зубы чистить, – и рассказывает он историю, как ещё при Андропове выкинули в их гастрономе сыр камамбер – в миг народ раскупил. Домой приносят, а сыр с плесенью. Все возмущены. Понесли в гастроном обратно. Продавцы быстро смекнули в чём дело. Давайте ваш камамбер, эва, плесень какая. Не дураки.

– Кстати, ты ничего не слышала, что они про закон о печати думают? Говорят, скоро.

– Кто они?

– Ну, правительство.

– Нет, – ответила Женя, – не слышала. Мне то же самое, знаешь про что? Про икру морских ежей рассказывали. Поступила икра в продажу, где, я не помню, неважно где – дефицит чудовищный. Не то что пельмени. Никто, конечно, не знает, с чем такую едят – не кетовая, но расхватали, конечно… Дома та же история, банки открыли – один йод, в рот не взять… В магазин, к заведующему… А те и рады стараться, всё назад принимают. Она полезная. Ты знаешь, какая полезная?

Олег Юрьевич знал. Он сказал:

– Мне ещё рано. Справляюсь.

Подбоченился.

– Это как посмотреть, Алик, оно никогда не поздно.

– Да ну? – не поверил Олег Юрьевич.

– А разве нет?

– А разве я что-то не так?

– А разве я что-то сказала?

Она ничего не сказала, но он задумался. Ненадолго.

– Я ничего не сказала.

Перестал думать.

– Этой икры, между прочим, я мог тонну приобрести.

– Ты?

– Я, – подтвердил не без гордости Олег Юрьевич. По правде сказать, он забыл совершенно, рассказывал или нет эту историю. – Я тебе не рассказывал, как в Томск ездил?

– Как в Томск – да. Про икру – нет.

– Странно.

Суть дела в следующем.

В апреле месяце побывал Олег Юрьевич в городе Томске, так получилось. И жил он там, так получилось, целых три дня в гостинице, и был ему соседом по номеру один молодой человек из Владивостока, – если посмотреть на карту, Томск будет между Владивостоком как раз и Ленинградом посередине. А звали того человека Александр Потапов, и приехал он на Дальний Восток осенью прошлого года. Так вот: в одном проживая гостиничном номере, Олег и Александр две ночи напролёт обсуждали перспективы развития нашего общества. Гласность, демократизация, соревновательность. Сталин, Бухарин, Нина Андреева. Бюрократия наступает. Сталинисты не спят. Но есть у нас «Огонёк» и «Московские новости»!..