Любимая игрушка Создателя - Инна Бачинская

…Собор Святого Стефана. Скульптуры святых – грубые крестьянские средневековые лица, наивный свекольно-чахоточный румянец и строгие скулы аскетов. Святые, архиепископы и монахи, заслужившие память благочестием и любовью к ближнему. Архитектор с живыми внимательными глазами на каменном раскрашенном лице пытливо выглядывает из окна, всматривается в собственное произведение, оценивает. В руках – угольник и циркуль, орудия профессии.

Мелкий подвижный турист-японец с кинокамерой, снимающий все подряд – нищих у входа, переливающийся золотом алтарь, резные каменные лестницы, ввинчивающиеся в пространство, – сплошной ажур, несущие кафедры-балкончики. Что может испытывать японец, глядя на роскошное убранство католической церкви? Восхищение замыслом скульптора, архитектора и резчика по камню? Религиозный трепет перед пышными раками – последним пристанищем высушенных святых мощей? Нездешними, несовременными ликами святых? Вряд ли японец в состоянии уловить несовременность европейского лика – ему все европейцы на одно лицо. Вряд ли японец – католик. Хотя, бывает, случается. Человек – странное животное…

Уставшая Лара сидела на широкой, отполированной седалищами примерных прихожан, скамье темного дерева, рассматривала каменных мучеников и святых. Дожидалась половины пятого. Отсюда до музея недалеко, минут двадцать пешком. Людей было много, их негромкие голоса и неторопливые шаги сливались в однообразный монотонный шелест, будто река текла. Они приходили сюда просить о чуде, и у каждого было о нем свое понятие. Чудо…

А о чем бы попросила она, Лара?

Кто-то присел на скамью рядом. Сидит неподвижно, рассматривает алтарь. Без камеры, не фотографирует. «Значит, не японец», – думает Лара. Запоминает глазами. Сложил руки на коленях. Крупные, красивые руки. Заглядываться на мужчин некрасиво, говорит себе Лара, снова готовая рассмеяться. Особенно в церкви. Кажется, один из семи смертных грехов. Суета, говорит она себе, волнуясь. Тем не менее мужчина рядом притягивает ее странным образом. Ей хочется взглянуть на него. Но она терпит, превратившись в каменную фигуру, полная досады и удивления. Так хорошо было, а этот пришел и разрушил настроение. «Уходи! – мысленно приказывает она ему. – Встань и иди! Найди себе другую скамейку. Эта – моя!» Но мужчина ничего не чувствует, продолжает сидеть не шевелясь. Заснул он, что ли?

Наконец, не выдержав, Лара слегка поворачивает голову и смотрит на незнакомца. В ту же секунду ее словно бьет электрическим током, ей кажется, она сейчас потеряет сознание, грохнется в обморок прямо в проход, под ноги туристам, напугав до смерти японца с камерой. Она с трудом удерживается от крика и зажимает рот рукой. Не может быть, мелькает мысль. Так не бывает. В жизни так не бывает! Не бывает!

Человек поворачивается к ней, смотрит с любопытством, еще не узнавая. «Андрей! – шепотом кричит Лара. – Андрей?»

Она смотрит на Андрея, ей хочется захохотать и разрыдаться. Боль в сердце, боль в горле, боль в глазах. Четкая ребристая готика интерьера теряет очертания и плывет. Лара всхлипывает, прижимает руку к груди. Мужчина поворачивает голову, смотрит, не узнавая. «Ты?» – спрашивает Лара. Он улыбается, а может, ей это только кажется – в соборе полутемно, и ей непонятно, узнал ли он ее. Он почему-то медлит, смотрит внимательно. Неужели не узнает? Лара краснеет, ее бросает в жар, она уже жалеет, что окликнула его. Андрей вдруг протягивает руку, берет ее ладонь и подносит к губам, отметая все ее сомнения. Она чувствует его теплые губы у себя на ладони. У него горячие сильные пальцы. Он узнал ее…

– Ты? – все еще не верит она. – Как? Откуда?

Он продолжает молчать, он еще не сказал ни слова, не назвал по имени, смотрит с улыбкой, которую она так хорошо помнит, – чуть неровной, такой родной, такой теплой. Лишь кивает в ответ. Ей кажется, она понимает его молчание – какая разница, как, откуда? Разве это так важно? Совсем не важно!

– Это все Святой Стефан! – говорит Лара смеясь, не сводя с него взгляда. На глазах ее слезы. Андрей осторожно вытирает их. Он по-прежнему молчит. – Я думала, никогда тебя больше не увижу. Никогда!

– Никогда – сильное слово, – наконец произносит он.

– Ты… – произносит Лара, не зная, что сказать, не умея выразить то, что чувствует. Когда хочется сказать так много, когда так много было сказано в мыслях раньше, оказывается, на самом деле сказать нечего.

– Ты давно здесь? – спрашивает он.

– Две недели, – отвечает она. – А ты?

Он пожимает плечами:

– Три дня. Тебе здесь нравится?

Она кивает, отмечая краем сознания, что он говорит что-то не то, удивляясь его сдержанности. Или то, что было, лишь ее воображение? Придумала себе любовь… Она готова вернуться в свою улиточью раковину, скукожиться, облиться жаром стыда за свою глупую радость. Он, словно поняв, снова целует ее ладонь и говорит негромко:

– Я рад, что мы снова встретились.

«Но ведь могли и не встретиться, – возражает она ему мысленно, полная горечи. – Это – случайность, из тех, которые случаются раз в жизни… Если бы не эта случайность… ни строчки, ни слова за долгих полтора года…» Она вспоминает, как он ушел тогда… как одевался, спеша, остро взглядывая на нее, боясь разбудить… Сейчас он каменно спокоен, равнодушно любезен, неужели он не чувствует ни малейшей неловкости? Лара делает глубокий вдох, чтобы не расплакаться. Такой глубокий, что начинает кружиться голова. Только бы не расплакаться!

Он, чувствуя, как меняется ее настроение, говорит, наклоняясь:

– Эй, не грусти! Жизнь продолжается. Я действительно рад, что мы встретились. Я часто думал о тебе…

– Правда? – спрашивает она, вспыхивая, сияя глазами.

Он кивает, снова улыбаясь своей неровной улыбкой, берущей за душу.

– Пошли! – говорит и поднимается, не выпуская ее руки. Он прокладывает дорогу через толпы туристов, она покорно идет сзади, спотыкается о какие-то преграды, утыкаясь лицом ему в спину.

На свету она жадно рассматривает его лицо, замечая мельчайшие перемены – морщинка на лбу, которой не было раньше – кажется, не было. Ранняя седина на висках – ее тоже не было, жестковатая твердость в глазах – тоже новая. Исчезла щенячья готовность рассмеяться без причины, от любого пустяка, неровная улыбка, такая знакомая и любимая, тоже словно утратила блеск, кажется невеселой. Ей кажется, он повзрослел…

Андрей Липатов, в свою очередь, рассматривает незнакомую девушку, пытаясь понять, что в ней нашел тот, другой. Младший брат. У него мелькает мысль, что им должны нравиться одни и те же женщины, но это, видимо, не так, он с трудом подавляет улыбку – таинственная незнакомка из церкви, как он насмешливо окрестил ее, ему совсем не нравится. Без блеска, простовата. Что связывает ее с Андреем Калмыковым? Случайное знакомство? Скорее всего… И еще одна мысль – неужели они так похожи? Старик-сторож обознался, что неудивительно – он видел Андрея всего пару минут, но эта? Глазки зажглись, смотрит, как на икону, вот-вот расплачется, голосок дрожит… неспроста! Любовь? Невзыскателен братишка, однако. На ловца и зверь бежит! Снова судьба? А ведь есть кто-то, кто ведет… Есть!